Алена Карась
«Российская газета», 24.03.2010

Локальный Стикс

В Мастерской Фоменко сочинили спектакль «Рыжий»

Театр имеет свойство откликаться на какой-то таинственный зов времени. Трудно сказать почему, но именно в этом году театр заголосил про пьяное безвременье 1980-х, про мутную распутицу 90-х. В начале сезона сыграли «Историю мамонта» на курсе Олега Кудряшова, сейчас в Театре «Мастерская П. Фоменко» на музыку положили стихи поэта Бориса Рыжего.

Поэт Борис Рыжий родился в 1974 году в Свердловске, а покончил собой в Екатеринбурге в 2001. Автор диссертации на тему «Глобальная проблематика сейсмичности России», он, кажется, и в своей поэзии только ее и исследовал — уже не в географическом, но в духовном смысле. Идея сочинить на основе его стихов спектакль в жанре музыкального путешествия пришла в голову режиссеру Юрию Буторину — и оказалась очень своевременной.

В старом зальчике «Мастерской» публика совершает путешествие в прошлое города и обратно. Проводница с ярко накрашенными губами — тип, точно схваченный француженкой Наджа Мэр, — с пикантным легким акцентом, но абсолютно точной интонацией объявляет длительность остановок: Общежитие, Промзона, Парк культуры и отдыха им. Маяковского, Вторчермет или просто — Крыша. В географии стихов и дневниковых строчек Рыжего Свердловск рисуется мрачным и безнадежным городом его юности. Неореалистические или неоромантические герои его поэзии образуют персонажей спектакля, которые читают и поют стихи, положенные на музыку Сергеем Никитиным.

Принцип, очень близкий тому, по которому студенты Кудряшова в РАТИ сочиняли свой спектакль «История мамонта» по роману Алексея Иванова «Географ глобус пропил» — почти то же время, песни Мамонова, безнадега и тоска.

Эти неореалистические и одновременно отчаянно-романтическое стихи, порой на стихи совсем не похожие, все сильнее сгущают воздух, уплотняют среду, и вот уже мы видим, какой сор вырастает из них — грязь общежитийных комнат, сумрак фабричных утр, вчерашние школьники, ставшие бандитами и похороненные своими же корешами, бесконечные промзоны и очереди за водкой. Документальное кино,едва посеребренное инеем поэзии, или поэзия, зачищенная до оголенного неореализма.

С каждым поворотом круга-поезда, с каждой новой «остановкой» становится все больнее за мальчика, так рано и страшно повзрослевшего, но не успевшего помудреть.

Реальность распадается на глазах, оттого и лирические герои поэзии Рыжего множатся в спектакле: вот их уже трое, а вот и шестой, седьмой, восьмой. Рыжий на вокзале (Иван Вакуленко), у общаги (Юрий Буторин), в парке (Дмитрий Рудков), Рыжий на крыше, во сне и в полете. Тот, что в психушке (Василий Фирсов), после первого неудачного самоубийства читает: «Россия — то, что за пределом/ Тюрьмы, больницы, ЛТП». Вот он и рвется — за пределы, любит эту запредельную Русь, пока его лирический герой наблюдает реальный свердловский «Расклад»:

«Витюра раскурил окурок хмуро. / Завернута в бумагу арматура./ Сегодня ночью (выплюнул окурок)/ мы месим чурок».

Литературная игра мешается с гиперреальностью, производя на свет удивительные по своей интонации стихи. «Фоменки» поют их нежно и элегантно, точно речь идет о тончайшем лирике — «пойду в общагу ПТУ,/ гусар, повеса из повес». Рыжий и есть тончайший лирик, и голоса его стихов — надрывные голоса подранков свердловской Промзоны — разрывают литературный этикет постмодернизма с есенинской отвагой: «Когда бутылку подношу к губам, /чтоб чисто выпить, похмелиться чисто, /я становлюсь похожим на горниста/ из гипса, что стояли тут и там».

Еще в спектакле читают стихи и поют — Ирина (Мария Андреева), две женщины, прожившие всю жизнь в общежитии (Моника Санторо и Елена Ворончихина), менты и кенты (Александр Мичков, Николай Орловский, Дмитрий Смирнов, Игорь Войнаровский), а также Ангел (Вера Строкова), тихо отводящий беды, пока хватало сил. 

Когда Борис Рыжий приехал на фестиваль поэзии в Роттердаме, корреспондент BBC сказал о нем: «Молодой уральский поэт с большими серыми глазами, шрамом на щеке произвел фурор на европейском Парнасе».

Актеры «Мастерской» нашли для этого сероглазого поэта прекрасную и точную интонацию. А еще они нашли точный и ясный жест. Каждый «Рыжий», появляясь в сценической раме, проводит по щеке, рисуя знаменитый шрам на лице поэта, записавшего живую и страшную аритмию 80-90-х годов: «Восьмидесятые, усатые/ хвостатые и полосатые./ Трамваи дребезжат бесплатные./ летят снежинки аккуратные».

Другие статьи

• Взгляни на арлекинов на красном колесе, Елена Дьякова, «Театр (№ 13-14)», 11.2013
  
• Не для всех, Анна Ковалева, «Театрон», 1.10.2013
  
• Милый Египет вещей, Галина Шматова, «афиша@mail.ru», 21.06.2013
  
• Чижик-Пыжик, где ты?, Анна Чужкова, «Культура», 31.05.2013
  
• Неслучайный дар, Александра Солдатова , «Экран и Сцена (№ 19, 2012)», 10.2012
  
• Феномен «фоменок» как явление, А. Калько, «Слава Севастополя», 12.06.2012
  
• Игра в классика, Мария Седых, «Итоги», 14.11.2011
  
• Лишние люди, Ольга Егошина, «Новые Известия», 7.11.2011
  
• Бурление вешних вод, Елена Губайдуллина, «Известия», 28.10.2011
  
• Локальный Стикс, Алена Карась, «Российская газета», 24.03.2010
  
• «Рыжий»: back to the USSR, Алена Данилова, «Ваш досуг», 20.03.2010
  
• Фоторепортаж с премьеры «Триптиха», «Lenta.Ru», 3.12.2009
  
• Петр Фоменко рассказал зрителям «Сказки Арденского леса», Ольга Фукс, «Вечерняя Москва», 29.01.2009