Анна Ковалева
«Театрон», 1.10.2013

Не для всех

В «Мастерской Петра Фоменко» поставили «Египетскую марку» Осипа Мандельштама – одно из самых сложных произведений поэта. Сложность заключается в том, что автор попытался написать прозу по законам поэзии. 

Плотный текст вязнет в метафорах, образах, иносказаниях и сюжет о молодом человеке по имени Парнок, обитателе мрачного Петербурга, еле уловим. Повесть, написанная в 1927-м году, была сразу же забракована официальной критикой, как «эстетская в самом дурном смысле». Действительно, читать «Марку» почти невозможно, не то, чтобы ставить. Но вместо привычного и удобного для сцены Островского или Лопе де Веги, молодой режиссер Дмитрий Рудков для своего дебюта выбрал поэтический театр. Правда, заранее оправдавшись перед публикой, заявив, что спектакль идет в рамках «вечера проб и ошибок». Идея, как указано в программке, принадлежит Петру Фоменко.

В камерном пространстве «старой» сцены, где играли спектакль, как обычно царил полумрак, а при входе в зал появилось небольшое облако дыма. Кто-то спросил у дежурных: «Горим?». Оказалось просто свечка, стоявшая на полу, закоптилась. Атмосфера таинства окутывала каждого. Здесь же выложена длинная вереница вещей, которые сейчас трудно отыскать, разве что в музеях. Старое ведро, счёты, бронзовая мини-копия Петра I на коне, что в Петербурге, бокалы, швейная машинка, кофемолка, нитка жемчуга, картонный мост, видимо, через Неву, мелочь, рассыпанная по полу и ещё много, много чего…

В левом углу сцены полотно до потолка, на которое нашиты льняные рубашки и штаны, иногда они будут оживать, пойдут в пляс, заиграют на гитаре или схватят за горло несчастного героя, который пришёл выручать у портного свой сюртук-визитку. И весь этот беспорядок родом из прошлого, не имеющий никакой ценности делит пространство на сцену и зал, актёров и зрителей, то, что было и то, что есть. Так художник постановки Александра Дашевская нарисовала непривычный образ Петербурга – города мрачного, холодного, жестокого и даже мёртвого, которого чурался и сам Мандельштам. «В Петербурге жить – словно спать в гробу»…

Такие настроения автора понятны. Поэт наблюдал город в разное время – до 17-ого года и после известных событий, обернувшихся для обитателей его настоящим адом. Воришку идут топить на Фонтанку за то, что украл часы, и напевают «Чижика-пыжика». Над головами зрителей потянутся вереницей окровавленные белые рубашки и чёрные пиджаки. «Петербург объявил себя Нероном». И на античный манер затянут: «ПетрОполь». В каждом слове повести сквозит сугубо личное отношение Мандельштама к городу. Не Парнок – Фёдор Малышев главный герой в этой истории, а Петербург. Сразу вспомнится и Петербург Достоевского, Пушкина, Невский проспект Гоголя.

История с обманутым молодым человеком, мечтавшем о визитке, отсылает к гоголевской «Шинели». Да и выглядит Парнок не лучше героя повести Гоголя – угловатый, неуклюжий, пугливый, цокая лакированными ботиночками по мостовой на полусогнутых ногах, давно превратился в вопросительный знак. На лице грим – маска. Пластика актёра изломанная и почему-то его образ напомнил сологубовскую недотыкомку из «Мелкого беса».

Он – выпавший пазл из вереницы блошиных вещей, заботливо расставленных, то ли на продажу, то ли просто на показ, перед зрителем. Закованный в узкие чёрные брюки и жилетку, он – символ, знак, нота на полях Петербурга, о котором говорит поэт. Как и другие герои спектакля, они вовсе неодушевлённые образы, а картонные персонажи, сошедшие со страниц книги. Плоские картинки, вырезанные художником по окантовке. Всё это такие же декорации, которые рассматривает зритель у себя перед ногами чуть больше часа. Ровно столько, сколько длится действие. 

И только хочешь отдохнуть от мистификаций северной столицы, взгляд зацепится за милые сценки с портным, служанкой и голосистой певицей итальянской школы Анжелиной Бозио – очаровательная Роза Шмуклер, чем-то домашним, шагаловским повеет, как опять зрителя ударит обухом по голове неугомонный Петербург, штампующий людей в жалкие маски, вроде Парнока. «Люди не живут, а проживают», — скажет поэт. Бежать бы отсюда, да некуда.

Любопытно, как актёры справляются с непростым текстом Мандельштама. Каждое слово, фраза чётко вписаны в определённый ритм. Он поддерживается звуками, которые актёры издают при помощи кофемолки, швейной машинки, бокала. Из этого рождается полноценная поэтическая картина. Затем в действие вплетаются мелодии Перголези, Чайковского, а «Чижик-пыжик» распевается на разные голоса. Так и у Мандельштама в повести. Несмотря на «негативный» Петербург, он всё же остаётся культурной столицей. Текст пестрит упоминаниями о композиторах – Бетховен, Шуберт, Шопен, Моцарт, Лист.

А если говорить серьёзно, то этот спектакль не для широкой публики. Так же как и повесть Мандельштама, так и работа Дмитрия Рудкова интересна будет для избранных и посвящённых. Это нисколько не умаляет достоинств спектакля и работы актёров. Ставка сделана на освоение материала, а не на кассу. Возможно, поэтому постановка так выбивается из московского репертуара, но не из репертуара «фоменок». Не так уж и неправы, оказались советские критики, иными словами окрестив произведение поэта — «не для всех».

Другие статьи

• Взгляни на арлекинов на красном колесе, Елена Дьякова, «Театр (№ 13-14)», 11.2013
  
• Не для всех, Анна Ковалева, «Театрон», 1.10.2013
  
• Милый Египет вещей, Галина Шматова, «афиша@mail.ru», 21.06.2013
  
• Чижик-Пыжик, где ты?, Анна Чужкова, «Культура», 31.05.2013
  
• Неслучайный дар, Александра Солдатова , «Экран и Сцена (№ 19, 2012)», 10.2012
  
• Феномен «фоменок» как явление, А. Калько, «Слава Севастополя», 12.06.2012
  
• Игра в классика, Мария Седых, «Итоги», 14.11.2011
  
• Лишние люди, Ольга Егошина, «Новые Известия», 7.11.2011
  
• Бурление вешних вод, Елена Губайдуллина, «Известия», 28.10.2011
  
• Локальный Стикс, Алена Карась, «Российская газета», 24.03.2010
  
• «Рыжий»: back to the USSR, Алена Данилова, «Ваш досуг», 20.03.2010
  
• Фоторепортаж с премьеры «Триптиха», «Lenta.Ru», 3.12.2009
  
• Петр Фоменко рассказал зрителям «Сказки Арденского леса», Ольга Фукс, «Вечерняя Москва», 29.01.2009