Павел Руднев
01.2000

Падение авиаторов

«Варвары» в театре «Мастерская Петра Фоменко»

Представьте себе ортодоксальный и провинциальный мир Островского, в который заявляются революционные, но сугубо неромантичные герои 20-х. Невероятно, но мы знаем, что подобные исторические парадоксы происходят в России сплошь и рядом — здесь беспредельно велика разница между столицей и периферией, и время в первом случае мчится, а в последнем — ползет как гусеница. Брезгливые столичные миссионеры нехотя расставляют сети соблазнов больших городов — кто-то ловится, кто-то сопротивляется, кто-то уезжает, кто-то остается. Но ритм провинции, поколебавшись, остается прежним — гусеница ползет живее и естественней, чем «стальная конница» столиц. 

Об этом новый спектакль театра «Мастерская Петра Фоменко» «Варвары», первая работа после полуторагодичного молчания и нестабильной жизни театра, ставшего сперва легендой последнего десятилетия, а затем и его жертвой. Для многих очевидна нынешняя усталость актеров, дирекции, режиссуры «Мастерской», и, видимо, поэтому особенно хочется воспринимать эту работу как разумную попытку восстановить силы. Но в «Варварах» усталость как раз на руку — тем же качеством обладают и герои Максима Горького, изможденные страстями, стремительным течением времени, суицидной эпохой.

Спектакль начнет променадная сцена — перед нами пройдут обыватели города Верхополья, останавливая рассеянный взгляд на незатейливых картинах, развешанных по залу. Выставка местного живописца — крупное событие в жизни маленького города; поглазеть на нее пришли все, не заметив, что сами стали экспонатами — для зрителей. Этот мотив разглядывания, взаимного зоопарка (а он имеет место в пьесе, где провинциалы подглядывают за «варварами» в щелочку забора, а столичные — за аборигенами как за дикими зверями в клетке) режиссер спектакля Евгений Каменькович разовьет в крупную метафору: пристальное наблюдение друг за другом (отыграв свое, герои изредка присоединяются к зрителям, садясь в первые ряды) превращает персонажей в этаких диковинных василисков, которые испепелят друг друга своим любопытством и, увы, стремлением к подражательству.

С первых сцен кажется, что мы смотрим «Горячее сердце» или «Сердце не камень» — выходит странный мужичок с гитарой и прилизанными волосами (Борис Горбачев), садится, играет, кушает булку с молоком, к нему приходят местный придурковатый философ Головастиков (Олег Любимов) и сумасшедший нечистоплотный бомж Дунькин муж (Томас Моцкус). Нищий танцует свои корявые танцы. Приезжие обнаружат здесь постыдные атавизмы прошлого — отсутствие приличных гостиниц, извозчиков и, в особенности, манеру величать друг друга «господами».

Городок преобразится, когда бодрой походкой войдут на сцену инженеры из столицы: в черной коже, подтянутые, стильные, энергичные — авиаторы, разрушители, террористы.

Вид Сергея Тарамаева в роли Черкуна заставляет пристальнее к нему приглядеться, вздрогнуть и проверить программку. Да, это он! Словно силач гирю, он с легкостью несет тяжелый измерительный прибор, более схожий с каким-нибудь изощренным огнестрельным оружием; он одет как стильный байкер — моднющие кожаные брюки и остроносые «казаки», жесткие соломенные волосы, рыжая, суперэротичная щетина. Кажется, что Тарамаеву очень нетрудно играть этого чувственного циника, здоровенного и бодрого деятеля, — но куда же исчезло все то, что так удачно использовал в прошлом Сергей Женовач, а потом и Николай Досталь в фильме «Мелкий бес»: эта изящная вялость, болезненный блеск в глазах, виноватая улыбка с сумасшедшинкой и непременная, очаровательная «каша во рту». Было бы крайне безрассудно сказать, что актер много приобрел, отказавшись от своего недавнего облика; напротив, мы стали свидетелями изумительной гибкости актерского «механизма».

Ту самую вялость, но уже развращенного, апатичного толка, мы увидим у Рустэма Юскаева в роли Цыганова — развязный толстячок Жорж, соблазнительный бездельник, он явится той самой безликой и безразличной силой, которая разрушит нравственный покой города Верхополье. Когда в финале выясняется, что советы Жоржа подтолкнули провинциалов на воровство и подлость, и когда Цыганов смертельно обидит Головастикова, походя назвав его девятилетний труд «чепухой», становится ясно, что после отъезда инженеров волна самоубийств захлестнет город.

Черкун не таков — Сергей Тарамаев несколько «гуманизирует» образ: с каждым поступком, с каждой его фразой мы замечаем, как все больше и больше доверяем цинику Черкуну, уступая его обаянию. Сперва — подчеркнуто злой, разрушительный (хотя при этом Черкун — единственный, кто работает в пьесе, как среди инженеров, так и среди горожан), неуступчивый и настойчивый. Нудный, требовательный говор, строгий металл в голосе: «Я не люблю пасторалей». Он утверждает, что мстит людям за свое прошлое, растаптывая «себя, униженного» в тех, кого унижает теперь со своей нынешней высоты. Когда между ним и местной главой Редозубовым (Тагир Рахимов) произойдет конфликт, и Черкун «поставит на место» зазнавшегося царька, его поступок покажется элементарным уличным хамством, перебранкой в подворотне. В его злобе — желание самоуничтожиться, его мучит тоска по позитивной деятельности, которая не может реализоваться из-за вечного конфликта между ним и окружающим миром. И в этой тоске — зародыш честности, прямоты, то самое «доброе в злом», которое находит Тарамаев в Черкуне. От этого крепкого, коренастого мужчины хочется ждать в будущем скупой одинокой слезы и какого-нибудь исключительного, небудничного милосердия. Черкун непременно должен измениться после этой скандальной истории, которую рассказал Горький. 

Черкун с легкостью покоряет женщин, в них не нуждаясь и не требуя от них любви и ласки, — он вообще не нуждается в людях. Он захватывает все то, что поддается. Возможно, приглашение на роли жены и любовницы Черкуна двух близняшек Кутеповых — тонкая ирония режиссера над любвеобильностью этого рокового мужчины. Развившаяся к финалу страсть к Монаховой (Галина Тюнина) в этом случае кажется попыткой разорвать любовный круг нелегкой «победой» над женщиной, которая отнимет у «победителя» последние силы и волю, а у «побежденной» — жизнь.

Как ни печально, но самоубийство Монаховой, очень похожее на смерть бесприданницы Островского, «не поделенной» между мужчинами, — нравственная победа провинциалов над инженерами, пришедшими покорять и развращать. Заезжие инженеры утопают и стушевываются перед густым потоком самого неподдельного страдания, любви, страсти, желаний, который нисходит от возбужденного, всполошенного города. Это реванш. Городок своими слабыми средствами восстает — пока еще естественные защитные реакции организма начинают вычищать нечистоты. Переболев, организм скоро снова окажется здоровым.

Отметим особо, что впервые театр «Мастерская Петра Фоменко» позволил себе собрать на сцене три поколения — каркас труппы, молодых «фоменок» и приглашенных Бориса Горбачева и Людмилу Аринину, которая превосходно и мило сыграла роль Богаевской. Разорвав узкие поколенческие рамки, которые уже начали мешать искусству, труппа опять-таки впервые сыграла настоящую сложную драму — без свойственных ей реприз и облегчающей драматизм иронии. 

Другие статьи

• «Фоменки» переночевали с Пушкиным, Ольга Гердт, «Газета», 25.09.2002
  
• Семейное несчастие, Павел Руднев, «Дом Актера», 09.2001
  
• Ксения Кутепова стала Марьей, Соней и Жюли одновременно, Алексей Белый, «Комсомольская правда», 22.02.2001
  
• Толстовство в чистом виде, Роман Должанский, «Коммерсант», 20.02.2001
  
• Падение авиаторов, Павел Руднев, 01.2000