In English
История
Петр Фоменко
Неспектакли
Спектакли
Архив
На нашей сцене
Актёры
Пётр Алексеенко
Рифат Аляутдинов
Людмила Аринина
Анастасия Баева
Елена Барскова
Павел Баршак
Мария Большова
Стефани Елизавета Бурмакова
Анастасия Бурмистрова
Екатерина Васильева
Наталия Вдовина
Борис Горбачёв
Ирина Горбачёва
Александр Горох
Глеб Дерябкин
Эверетт Кристофер Диксон
Людмила Долгорукова
Никита Зверев
Андрей Казаков
Евгений Кожаров
Кирилл Корнейчук
Анн-Доминик Кретта
Игорь Кузнецов
Ольга Левитина
Людмила Максакова
Доминик Мара
Татьяна Масленникова
Полина Медведева
Манана Менабде
Андрей Миххалёв
Наджа Мэр
Ирина Пегова
Иван Поповски
Андрей Приходько
Нина Птицына
Моника Санторо
Дмитрий Смирнов
Алексей Соколов
Олег Талисман
Сергей Тарамаев
Андрей Щенников

Режиссура
Художники
Руководство
Руководство
У нас работают
Стажеры
Панорамы
Пресса
Видеотека
Вопросы
Титры
Форум
Заказ билетов
Репертуар на январь
Репертуар на ноябрь
Репертуар на декабрь
Схема проезда
Документы




Твиттер
Фейсбук
ВКонтакте
YouTube
Сообщество в ЖЖ



Николай Пересторонин
«Вятский край», 4.10.2014

Все начинается в фойе

…И фразы: «Мир завалился» — вполне достаточно, чтобы выразить драматизм эпохи, в начале которой в салонах русской аристократии говорили по-французски, подражали императору-корсиканцу, играли в подвиги на офицерских вечеринках, а потом открывали в себе подлинно русское, незыблемо героическое и с этим открытием шли поправлять завалившийся мир

Московский театр “Мастерская Петра Фоменко” начинался в Кирове с выставки. Посвященная творчеству Мастера, создавшего не только коллектив единомышленников, но и особую театральную эстетику, располагалась эта выставка в фойе второго этажа Кировского драмтеатра. И так естественно вписалась в его пространство, что казалось — всегда там находились маленький столик с зеленым верхом, пишущая машинка с заправленным в каретку титульным листом договора, самовар со связкой сушек, сухие цветы в вазах, афиши поставленных им спектаклей “Любовь Яровая”, “Пиковая дама”, “Плоды просвещения”, “Король Матиуш”, “Великий рогоносец”, “Калигула” в Малом театре СССР, театрах имени Евг. Вахтангова, имени Маяковского, Моссовета, “Сатирикон”. Как и похожие на фрагменты разобранных этажерок знаменитые рамки, которые любил “обыгрывать” в своих постановках Петр Наумович Фоменко, как и закрепленные в них фотографии, на которых запечатлены моменты репетиций и общения Мастера с учениками.
Знакомясь с экспозицией, листая страницы рукописи пьесы “Триптих”, чернового варианта распределения ролей (“человек из Иркутска, тетя Фаня” и т.д.), зрители ощущали себя в мастерской, из которой рукой подать до того, что создано, сотворено…
И в самом деле: прозвенел третий звонок — и там, на сцене, зажигает свечи дворецкий Павлин Савельич (арт. Андрей Казаков). Тьма, сгустившаяся было в начале творения, рассеивается. И сливавшиеся бой часов, звон колоколов, вскрики помещицы Меропии Давыдовны Мурзавецкой (арт. Мадлен Джабраилова): “Окаянная я!” — и пропетые в унисон с Глафирой (арт. Галина Тюнина) молитвенные слова: “По множеству щедрот твоих. ..” — отделяются друг от друга. Всё напускное спадёт, как черный балахон, притворное отступит, открывая истинные намерения. И хотя Глафира еще склоняет долу покрытую темным платком головушку, наигрывая смирение, скрывать, что не всегда была она девушкой на послушании, нужды уже нет. А поскольку сухоядение ей надоело, так почему бы не вспомнить, как весело она жила в Петербурге.
Тем более что и случай представился: Мурзавецкой нужны глаза и уши в доме молодой вдовы Евлампии Николаевны Купавиной (арт. Полина Кутепова), которую неплохо бы выдать замуж за племянника помещицы Аполлона Викторовича Мурзавецкого (арт. Рустэм Юскаев). А чтобы посговорчивей была, фальшивыми векселями постращать, производство которых в необходимом количестве услужливо организует бывший член уездного суда Вукол Наумович Чугунов (арт. Тагир Рахимов), благо почерк у Клавдия Горецкого (арт. Кирилл Пирогов) для такого дела подходящий и уверенности, что сделанная за деньги подлость подлостью не является, у него хоть отбавляй.
Вот только афера с векселями так и не выйдет на первый план. Потому что бедная девица Глафира Алексеевна на тонкой грани интонации сыграет свою партию настолько безукоризненно, что почетный мировой судья Михаил Борисович Лыняев (арт. Алексей Клобуков) скажет: “Хороша…” И тут же добавит: “Усадьба…”, будто испугавшись своего холостяцкого интереса к даме, приятной во всех отношениях. Для него ведь жениться — как жизнь потерять, полную мнимой свободы в принятии самостоятельных решений. А Купавина с легкостью переймет не только иронично-снисходительную интонацию победительницы от своей подруги: “Ой, по-своему, по-своему…”, но и гибкую линию ее игривого настроения: “Нет, нет, нет! А впрочем — да…” И через всю сцену — к соседу своему Василию Ивановичу Беркутову (арт. Карэн Бадалов), протягивая руки для поцелуя, игнорируя всех прежде отрекомендованных ей как завидные женихи.
Вытребовав пару слов в оправдание, Аполлон только и молвит: “Судьба-индейка”. Лыняев простодушно заметит: “Сердце доброе, душа чиста — вот и толстею”. Клавдий останется при своём: “Благоприобретенного нету, родового не имею…” Да Вукол Чугунов на вопрос: “Чем это у вас табачок пахнет?”, привычно почесывая себя чуть пониже спины, ответит не моргнув глазом: “А вы знаете — жасмином”. Меропия же Давыдовна так и не заметит, как, желая всем и вся руководить, сама будет руководима теми, кого считала овцами, иронизируя: “Дай, Боже, нашему теляти волка поймати…”
Так ведь дал. И поймали. Покачиваясь в гамаке, Глафира разыграет смущение: “Ой, и люди здесь…Что вы со мной сделали!“, и приобнимет Лыняева так, что тому только и останется сказать обреченно: “Ну я женюсь…” — в присутствии Купавиной, Беркутова и иже с ними. И Купавина, как способная ученица, представит свидетелям самоуверенного Беркутова в таком положении, что тому впору не о том, как Сибирская железная дорога по плоской губернии пройдет, подминая под себя и купавинский лес, горделиво размышлять, а соглашаться на ее предложение: “Давайте мы с вами, как деловые люди, под ручку пройдем…” А там и под венец, и за свадебку.
Так открываются новые грани и в переливах света “размыкается” пространство старой, как мир, пьесы о том, что одним суждено быть смиренными, как овечки, а другим — хищными, как волки. Чеховский импрессионизм, привнесенный в сагу А. Н. Островского о купеческих нравах, творит чудеса. Конечно, правда хорошо, а счастье лучше. Да и на всякого мудреца довольно простоты. Но все равно классику так и нужно играть: не ломая сюжет, не посыпая текст нафталином, а легко, непринужденно, талантливо и местами гениально. И тогда современные ассоциации сами придут. Как в комедии с одним антрактом “Волки и овцы”, как в сценической композиции “Война и мир. Начало романа”, как в постановке “Семейное счастие”, тоже сценической композицией названной в гастрольной афише театра “Мастерская Петра Фоменко”.
Кстати, семейная составляющая вполне могла быть приложена к сценам из начальных глав романа Льва Николаевича Толстого “Война и мир”, озаглавленным в программке просто “Москва”, “Петербург”, “Лысые горы”. Но семейному счастью Ростовых, Безуховых, Болконских, поочередно представленных в них, мешала надвигающаяся война 1812 года. Всё ведь хорошо. Княгине Елизавете Болконской (арт. Ксения Кутепова) суждено испытать радость материнства. Пьеру Безухову (арт. Андрей Казаков) надлежит стать наследником графского титула и немалого состояния. Наташа Ростова (арт. Полина Агуреева) просто безудержно весела, пробегая средь шумного бала в атласной перчатке на одной руке и в шершавой рукавице “от сталевара” на другой. Но все будто разрываются между разнесенными по краям сцены недорисованными портретами Наполеона и Александра I, то присягая на верность, то демонстративно отворачиваясь. Даже когда их унесут на пару действий и сквозь пустые рамы станут проходить, временами все-таки застревая, многочисленные персонажи (порядка семидесяти!), привычка примерять треуголку на свою бедовую головушку останется. А уж когда снова вернут…
Корсиканским чудовищем наречет прежде обожаемого всем салоном Аннет Шерер императора Бонапарта Жюли Курагина (ее тоже играла Ксения Кутепова) и отхлещет по нарисованным щекам сложенным веером письмом, которое только что писала брату в армию. А русскому царю Александру мило улыбнется, дав право выслушивать его манифесты отдельным представителям мужского населения постановки. И Пьер Безухов, размышлявший в прологе спектакля о силе, которая движет народами, целую пародию изобразит на низвергнутого отныне кумира. А ведь и сам падал в том самом прологе, перескакивая со стула на стул, с вопроса: “Что всё это значит?” — на вопрос: “Зачем ты идешь на войну?”, после самоанализа: “Я. ..Я!” — вдруг прозревая: “Да что я?”
Кстати, портреты противоборствующих императоров так и останутся недорисованными, никто из действующих лиц не возьмется их завершить. Только истории дано право привносить объясняющие штрихи, уточняющие художественную правду детали. И на большой географической карте, являющейся еще одним элементом сложной сценографии этой постановки, казалось бы, ничего не исправишь. И задергивая ее, как занавес, врачи-иноземцы (арт. Томас Моцкус и Карэн Бадалов) соглашаются с диагнозом домочадцев: “Как он плох!”, но повосхищаться генетической стойкостью старого графа Кирилла Владимировича Безухова (арт. Дмитрий Захаров), только после шестого приступа болезни отошедшего в мир иной, в удовольствии себе не откажут. Но у карты уже отец (снова арт. Карэн Бадалов) и сын (арт. Илья Любимов) Болконские. 
Каждый знает, какую цену нужно положить, чтобы из карты наполеоновских завоеваний она превратилась в карту русских побед. О том и речь — прямая, сдержанная, отрывистая. И вдруг, будто услышав безмолвное размышление зрительного зала о том, что на карте этой проще степи кочующих киргизов рассмотреть, чем Вятскую губернию, Николай Андреевич Болконский примется подсказывать Болконскому Андрею Николаевичу, как сделать, чтобы “своя свои познаша и не побиша”. Почти в точности повторяя известное вятское присловье из летописи времен более ранних, чем 1812 год, Болконский-старший будто привет передает притихшим зрителям.
Импровизация это была или твердо прописанная в инсценировке реплика, не знаю — ни с текстом пьесы “Война и мир. Начало романа”, ни с текстом бессмертного творения Льва Николаевича Толстого не сверялся. Тем более что в живой ткани спектакля таких нетолстовских вкраплений множество. То бессловесный паж появится в свите сопровождающих Андрея Болконского на войну. То князь наш вместо треуголки водрузит на свою голову что-то похожее на донкихотский медный таз, отбивая пальцами дробь по его поверхности и напевая в такт: “Мальбрук в поход собрался… Бог весть, вернется ли?” То актеры, в начале спектакля “засветившиеся” в одних ролях, по мере развития действия примутся играть другие, время от времени сверяясь с толстовским томом — не напутали ли? Правда, Наташа Ростова (арт. Полина Агуреева), читая: “Вбегает некрасивая девочка”, интересуется у классика: “Почему “некрасивая?” — и, не дождавшись ответа, резюмирует: “Некрасивая, зато живая”…
Так и устанавливается оправдывающий ожидания сцены и зала диалог. Так и создается из вроде бы несценического полотна русской жизни вполне драматургическое цельное произведение, способное и в крупицах бессмертной эпопеи выразить весь ее космический масштаб. И фразы: “Мир завалился” — вполне достаточно, чтобы выразить драматизм эпохи, в начале которой в салонах русской аристократии говорили по-французски, подражали императору-корсиканцу, играли в подвиги на офицерских вечеринках, а потом открывали в себе подлинно русское, незыблемо героическое и с этим открытием шли поправлять завалившийся мир. 
Вот только все ли услышали эту фразу, все ли были готовы к тому, чтобы воспринять ее во всей полноте, наблюдая за насмешливой легкостью актерских перевоплощений, кокетством, хохотом, беготней, влюблённостями персонажей. Но разве не подготавливало нас к такому восприятию фойе, где, пока мы рассматривали картинки, эпизоды, этюды, негромко звучала фонограмма спектакля. Вот бы и вслушиваться тогда, настраиваться на тонкое прочувствование, понимание нюансов.
А теперь фойе опустело. Московский театр “Мастерская Петра Фоменко” уехал, и вместе с ним отбыла выставка, посвященная творчеству Мастера. Но и у Кировского драматического театра, в стенах которого несколько вечеров шли спектакли гастролировавшего в Кирове безумно талантливого коллектива, есть своя история своих удач, свершений, побед. И эта история вполне могла бы заполнить и пустующее пока фойе, и на сцену перейти.


Другие статьи

Другие статьи: 1 | 2 | 3 | 4


© 1996—2024 Московский театр
«Мастерская П. Фоменко»
fomenko@theatre.ru
Касса: (+7 499) 249-19-21 (с 12:00 до 21:00, без перерыва)
Справки о наличии билетов: (+7 499) 249-17-40 (с 12:00 до 20:00 по будням)
Факс: (+7 495) 645-33-13
Адрес театра: 121165 Москва, Кутузовский проспект, 30/32
Rambler's Top100