In English
История
Петр Фоменко
Неспектакли
Спектакли
Архив
На нашей сцене
Актёры
Пётр Алексеенко
Рифат Аляутдинов
Людмила Аринина
Анастасия Баева
Елена Барскова
Павел Баршак
Мария Большова
Стефани Елизавета Бурмакова
Анастасия Бурмистрова
Екатерина Васильева
Наталия Вдовина
Михаил Волох
Борис Горбачёв
Ирина Горбачёва
Александр Горох
Глеб Дерябкин
Эверетт Кристофер Диксон
Людмила Долгорукова
Никита Зверев
Андрей Казаков
Евгений Кожаров
Кирилл Корнейчук
Анн-Доминик Кретта
Игорь Кузнецов
Ольга Левитина
Людмила Максакова
Доминик Мара
Татьяна Масленникова
Полина Медведева
Манана Менабде
Андрей Миххалёв
Наджа Мэр
Ирина Пегова
Иван Поповски
Андрей Приходько
Нина Птицына
Моника Санторо
Дмитрий Смирнов
Алексей Соколов
Олег Талисман
Сергей Тарамаев
Андрей Щенников

Режиссура
Художники
Руководство
Руководство
У нас работают
Стажеры
Панорамы
Пресса
Видеотека
Вопросы
Титры
Форум
Заказ билетов
Репертуар на январь
Репертуар на февраль
Репертуар на март
Репертуар на декабрь
Схема проезда
Документы




Твиттер
Фейсбук
ВКонтакте
YouTube
Сообщество в ЖЖ



Елена Ямпольская
«Известия», 7.05.2007

Счастье как предчувствие

Вопрос о лидере столичной театральной режиссуры на данный момент кажется мне закрытым. Номер один — Миндаугас Карбаускис, ученик Петра Фоменко, давно и прочно прибившийся к табаковскому берегу.

Его новая премьера в «Табакерке» — «Рассказ о счастливой Москве» — окончательно разрешила интригу режиссерской конкуренции. 

35-летний Карбаускис обошел мэтров — по закону преимущества молодой силы. Закону, с которым вечно хочется спорить, но которому невозможно противостоять. Он обогнал и оставил позади стартовавших в одно с ним время девушек — надежду так называемой женской режиссуры. Ни одно из этих прелестных чаяний толком не оправдалось, девушки отпали — по праву пола, призванного не только с утра до ночи работать, но также любить, производить на свет потомство, чуть больше отдыхать и отвлекаться на милые пустяки.

Эти победы не идут в заслугу лично Карбаускису, они вызваны природными обстоятельствами. Как говорится, генерал Мороз посодействовал? Однако есть все резоны утверждать, что в противостоянии «Карбаускис-Серебренников» — негласном, но крайне жестком — сила теперь тоже на стороне первого. Потому что он никогда не позволяет себе теребить зрительские нервы, не касаясь души. Он никогда — даже в период поголовной моды на стеб — не увлекался стебом, а значит, не приучался потихонечку жить спекуляцией. Карбаускис каждую секунду понимает, про что ставится спектакль, а его актеры ежемоментно осознают, что они играют. «Рассказ о счастливой Москве» по Андрею Платонову — произведение эталонное. Лучше, по-моему, и сделать нельзя. При этом речь идет не о каком-то запаянном совершенстве: спектакль дышит, пульсирует, по нему струится теплая кровь, и совершенство его — живое, мерцающее, гипнотически обаятельное. Аутентичное. Платоновское.

На самом деле «Счастливая Москва» — не рассказ, но роман. В 1932 году начатый, в 36-м законченный и только в 1991-м опубликованный. Роман про девочку, которая родилась и осиротела в Петрограде, а кров и имя получила в старой столице. Поскольку потрясений в те времена хватало (включая великую орфографическую революцию), то изгаляться в детском доме не стали и назвали сиротку не Массква, не Мысква, не еще как-нибудь с вывертом, а просто — Москва. Москва Ивановна Честнова. Ее играет Ирина Пегова — Лара из фильма «Космос как предчувствие» и Соня в «Дяде Ване» того же Карбаускиса. Этой Москве — девочке-женщине, крепкой, цветущей, избыточной, однако ни на йоту не практической, словно бы и не земной, очень идет текст Платонова.

Пегова умеет играть героинь, счастливых не по какой-то определенной причине, а просто так. Хмелеющих от предчувствия. Такие начинают утро с улыбки — не могут не улыбаться, как солнце не может не взойти. Эта природная предрасположенность к счастью обычно плохо заканчивается, и история Москвы — не исключение, но пока она сияет во все свои ямочки на щеках, мы любуемся ею и смеемся. Практически беспрерывно подхихикивает зал над тем, какая великолепная каша у нее в голове, как пытается она соединить плотскую любовь с идеалами коммунизма, а потерпев фиаско, решительно отвергает? Нет, не коммунизм. Секс. В отличие от настоящей Москвы, где секс над коммунизмом все-таки возобладал.

У Москвы Ивановны Честновой сердце вмещает весь СССР. Отдельно взятому мужчине на таких просторах зацепиться не за что. Москва прекрасна, как всё молодое, и жестока, как все молодые. Когда молодость века, молодость мира и молодость тела совпадают, получается гремучая смесь.

Механики, хирурги, конторщику прочие строители светлого будущего, контуженные шальными глазами Москвы и ее жаром, от которого закипает вода в стакане, обеспокоены — как бы поскорее найти в человеке душу, а отыскав, кардинально эту самую душу изменить. В мире точного расчета любовное тяготение к чужому телу и неловко, и неуместно, и вредоносно с точки зрения планетарной мечты. Они борются с «природным» человеком в себе, как христиане борются с «ветхим». Вообще нигде, кроме как в прозе Платонова, не явлено с такой очевидностью, сколько первые коммунисты позаимствовали у первых христиан?

Актеры «Табакерки» из поколения в поколение приучены играть «на носу» у зрителей. Поэтому никакая труппа Москвы (нашей Москвы, не платоновской) не способна соперничать с «подвалом» в области театрального целомудрия. Фальшиво, приблизительно, неточно, вульгарно играют где хотите. Играют иногда и здесь, но только не в спектаклях Карбаускиса. Этот режиссер всегда ищет правду, причем ищет ее в тексте, а Платонов для подобных поисков — земля обетованная. Его слова выстраиваются в электрическую цепь, сами собой зажигаются и освещают все вокруг. Ни одной банальности. Так что даже хочется поймать ухом шаблонный оборот и выдохнуть — утомляешься от восхищения. ..

«Рассказ о счастливой Москве» гениально придуман и в том числе гениально оформлен. Кому принадлежит идея пространства — режиссеру либо художнику Александру Боровскому, не знаю. Славой сочтутся. А такая идея, безусловно, славы достойна — хотя бы на уровне театральных премий. Всю сцену занимает старый, добротного образца гардероб. Герои стучат номерками о дубовый прилавок с резкостью выстрелов. Серые, серые, серые шинели и - по контрасту — цвета артериальной крови, красная Москва. В боковые поперечины гардероба явно вписаны кресты. Номера, как таблички на могилах: «01 — 22», «23 — 44», «45 — 66»? Наверное, поэтому сердце зрительское то умиляется растроганно, то заходится от острой боли.

Гардероб — модель мира. Одни приходят, другие уходят, и нет между ними разницы. Сидишь и думаешь: какие же мы все одинаковые. От перехода с серых шинелей на пестрые курточки ничего не меняется. По-прежнему хотим любить, боимся остаться в одиночестве, смешно и убого ревнуем и рвемся решить вопрос любви «в целом».

В гардеробе, как перед Богом, все равны. Кроме тех, разумеется, кто предусмотрительно взял бинокль и теперь лезет без очереди. Однако ни в огромном человеческом мире, ни в крохотном подвале на Чаплыгина бинокли при входе не выдают. «Табакерка» подобно самой жизни — или жизнь подобно «Табакерке» — обмана не терпят. Даже оптического.


Другие статьи

Другие статьи: 1 | 2 | 3 | 4


© 1996—2024 Московский театр
«Мастерская П. Фоменко»
fomenko@theatre.ru
Касса: (+7 499) 249-19-21 (с 12:00 до 21:00, без перерыва)
Справки о наличии билетов: (+7 499) 249-17-40 (с 12:00 до 20:00 по будням)
Факс: (+7 495) 645-33-13
Адрес театра: 121165 Москва, Кутузовский проспект, 30/32
Rambler's Top100