Елена Губайдуллина
«Энергия успеха», 01.2011

Продолжения следуют

Чеховский микст у Петра Фоменко

НА ПОДМОСТКАХ «МАСТЕРСКОЙ ПЕТРА ФОМЕНКО» СОСТОЯЛАСЬ ПРЕМЬЕРА НЕОБЫЧНОГО СПЕКТАКЛЯ. ЗРИТЕЛЯМ ПРЕДЛОЖИЛИ ВЗГЛЯНУТЬ НА ЧЕХОВСКИХ ГЕРОЕВ ГЛАЗАМИ ИРЛАНДСКОГО ДРАМАТУРГА И ПРЕДСТАВИТЬ, КАК СЛОЖИЛИСЬ БЫ СУДЬБЫ ПЕРСОНАЖЕЙ «ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ». ФАНТАСМАГОРИЯ «ПОСЛЕ ЗАНАВЕСА» ЗАВОРАЖИВАЕТ СМЕЛОСТЬЮ РЕЖИССЕРСКИХ И АКТЕРСКИХ НАХОДОК. ЭТО СВОЕГО РОДА ТЕАТР В ТЕАТРЕ, КОТОРЫЙ ПОДЧАС ОКАЗЫВАЕТСЯ ДОСТОВЕРНЕЕ САМОЙ ЖИЗНИ. 

Постановка Евгения Каменьковича объединила две одноактные пьесы — шутку А. П. Чехова «Медведь» и «игру воображения» ирландца Брайана Фрила «После занавеса», сочинившего продолжение биографий Сони Серебряковой из «Дяди Вани» и Андрея Прозорова из «Трех сестер». На первый взгляд, между частями спектакля нет ничего общего. Сначала яркий и бурный спор, после антракта — тихая беседа, построенная на полутонах. Но столь контрастные истории режиссер мастерски переработал в увлекательное размышление о странностях любви и силе искусства.


НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ
События чеховского «Медведя» разыгрываются жарким летним днем. При этом колоритный слуга Лука (его роль исполняет Никита Тюнин) зажигает свечи вдоль темной рампы, словно устраивая театр в театре. Перевоплощения актеров с легкостью переводят действие из одной реальности в другую, отчего самые невероятные сюжетные повороты выглядят на сцене правдоподобно и естественно.

В феерическое представление превращается вроде бы «житейское дело» о невыплаченном долге. Вдовушка Попова и ее сосед Смирнов не уступают друг другу даже под страхом смерти. В ход идут и прямой шантаж, и хитрости, и потешные трюки. Актерский дуэт Натальи Курдюбовой и Евгения Цыганова играет на преувеличениях, усиливая нелепость ситуации. 

Столкновение противоположностей грозит катастрофой. Она — кипучая, страстная, непреклонная, цельная натура. Он - мягкотелый, нерешительный и занудный нытик. 

Несмотря на кажущуюся слабохарактерность, персонаж Евгения Цыганова своего не упустит, даже если придется напиться вдрызг, висеть вниз головой и драться не на жизнь, а на смерть. Когда страсти накалятся, нытик мгновенно превратится в расчетливого циника, знающего толк в оружии и искусстве стрельбы. Его соперница также не намерена сдаваться. Упрямая фурия стараниями костюмера Виктории Севрюковой мгновенно преображается в изысканную модницу — умопомрачительная шляпка и талия «в рюмочку» разят не хуже любого оружия. И уже неудивительно, что лихая дуэль завершается своеобразным свадебным па-де-де и пантомимой о будущей счастливой жизни супругов.

Фантасмагория по чеховскому «Медведю» отдает дань изобразительному искусству. Попова — экстравагантная, эмансипированная дама эпохи модерна.

По версии Евгения Каменьковича, она не помещица, а независимая женщина, скульптор-авангардист.

Живописно развевающийся балахон, связанный в стиле crazy, взлохмаченные волосы, вдохновенный взгляд… По всему видно, что эта особа изнурена не столько трауром, сколько муками творчества.

Героиня сосредоточенно лепит гигантский памятник умершему мужу, но не просто месит глину, уточняет детали, а погружается в настоящий магический ритуал. Новый этап работы — повод для колдовского танца (острый хореографический рисунок сочинила Алла Сигалова). Наверняка цель этого шаманского ритуала — не только соорудить портрет, но и оживить его, вернув с того света почившего муженька.

В гротескных и броских манерах Натальи Курдюбовой сквозит насмешка актрисы над кипучими страстями вдовушки, ведь увлекающаяся натура совсем скоро найдет другое «сокровище» для обожания. 

В начале спектакля ничто не намекает на нарушение творческого уединения Поповой. Но пройдет меньше часа сценического времени, и ее прежние идеалы рухнут так же эффектно, как и деревянная постройка в центре сцены. Дощатый павильон, со всех сторон увешанный полотнищами, на протяжении всего действия интригует зрителей, скрывая нечто объемное и загадочное. Стены обрушатся в самый разгар бурного спектакля, представив великий и ужасный арт-объект Поповой. Явление этого нелепого кукольного великана, уморительно смешное в своей неожиданности, способно затмить самые эффектные трюки спектакля.

Остроумные режиссерские находки Евгения Каменьковича, гиперболы и театральные каламбуры акцентируют внимание на сюжетных поворотах пьесы «Медведь». Такой резкий и жесткий Чехов может шокировать тех, кто привык воспринимать хрестоматийный водевиль в ключе замечательного фильма с Михаилом Жаровым и Ольгой Андровской. Но спектакль «Мастерской Петра Фоменко» протягивает связующие нити не к тонкой психологии поздних пьес великого драматурга, а к юмористическим рассказам раннего Чехова, лихого и острого Антоши Чехонте периода «Осколков» и «Будильника».

ТЕАТРАЛЬНОЕ ЗАЗЕРКАЛЬЕ
Слепящий свет усиливает тени, и после бурлеска «Медведя» неторопливый разговор Сони Серебряковой и Андрея Прозорова резко меняет настроение в зале. Соня и Андрей не раз виделись в привокзальном кафе, но долго не решались познакомиться.

Однажды разговорились, удивились тому, как много у них общего. Но встреча ничем не закончилась… Подобная печальная ситуация могла бы стать темой психологического исследования или сюжетом лирической мелодрамы. Но ирландский драматург Брайан Фрил воспользовался историей неловкого знакомства для литературной игры. По замыслу Фрила, большого поклонника творчества Чехова, деликатная, ангелоподобная женщина без возраста вполне может оказаться Соней Серебряковой из «Дяди Вани», а интеллигентный, застенчивый мужчина лет сорока — Андреем Прозоровым из «Трех сестер».

В новой истории встретились персонажи разных пьес, но со схожими характерами.

Придумывать, в кого по прошествии 20 лет превратились кроткие терпеливые неудачники, гораздо заманчивее, чем домысливать биографии более ярких героев. У Чехова Андрей и Соня — персонажи второго плана, свидетели личных драм главных героев пьес. Но именно им суждено рассказать, что выпало на долю персонажей «После занавеса».

По версии Брайана Фрила, судьба обошлась с ними жестоко. Дядя Ваня умер 19 лет назад, ушел из жизни и Сонин отец, профессор Серебряков. Елена Андреевна вышла за Астрова, но в России почти не бывает: гастрольная жизнь блестящей пианистки переносит ее из Парижа в Лондон, из Рима в Женеву. Астров безнадежно спивается, но Соня по-прежнему его любит. 

Хроника семьи Прозоровых еще безрадостнее.

Маша застрелилась из-за безответной любви к Вершинину. Ирине и Ольге уже под пятьдесят, а счастья все нет. Наташа бросила Андрея и ушла к Протопопову. Чеховские многоточия превратились в жирные точки над i.

Однако на сцене этот сценарий воплощен в сюрреалистической манере. Актеры Полина Кутепова и Никита Зверев показывают сразу несколько планов: развивая характеры своих тонких, интеллигентных героев, они мастерски продолжают игру в театр, начатую в первом действии постановки.

Ажурная стена разделяет сцену на два противоположных мира (художники спектакля — Владимир Максимов, Валентина Останькович, Филипп Виноградов). За полутемным и убогим вокзальным залом отчетливо просматривается меняющееся по воле режиссера бесконечное пространство.

Для Сони и Андрея территория за стеной — своеобразное зазеркалье, где можно быть свободным от предрассудков и комплексов. С детской непосредственностью и раскованностью они играют в оперу, поют под фонограмму дуэтом, нисколько не стесняясь открыто демонстрировать свои чувства.

Фрагмент из «Богемы» возникает не случайно.

Андрей Прозоров представляется музыкантом из оркестра Большого театра и приглашает Соню на премьеру оперы Пуччини (Брайан Фрил превратил в профессию увлечение чеховского Андрея игрой на скрипке). Но вскоре Соня услышит от собеседника совсем другую историю. Андрей играет на улице, живет подаянием. Сын Бобик сидит в тюрьме, и, чтобы его навещать, приходится приезжать в Москву из родного Таганрога. Фрил стремится всячески развеять сомнения в том, что Андрей лжет, приукрашивая судьбу. Но Соня не хочет верить в неприятные подробности, прерывая тяжелые откровения криком: «Все, хватит!» Жизнь Сони тоже могла бы сложиться иначе. Сначала она излагает версию о своем благополучии: жизнь в усадьбе налаживается, Михаил Львович Астров во всем помогает. Затем сама себе противоречит, рассказывая о нависшей угрозе лишиться родового имения. Печальному сценарию есть и документальное подтверждение. В какой-то момент из громоздкого потертого портфеля Соня вынимает бумаги и посвящает Андрея в перипетии непростых взаимоотношений с Наркомземом. Тем не менее герои Полины Кутеповой и Никиты Зверева не принимают однозначных выводов ирландского драматурга — светлые, теплые краски в их игре заметно преобладают над мрачными тонами, нагнетаемыми Фрилом. Не исключено, что их герои лгут, рассказывая о выпавших на их долю испытаниях, а перечисляя успехи, остаются самими собой. Но в действие резким контрастом вторгаются кадры кинохроники: демонстрации, грандиозные стройки, великие свершения… История неумолима.

Чеховским героям сложно приспособиться к суровой послереволюционной действительности. А Соня и Андрей не из тех, кто готов ходить строем, и им непросто жить в такое время.

ЖЕСТОКИЙ РОМАНС
Неряшливая развязная баба нехотя забирает тарелки, презрительно усмехаясь в сторону притихших собеседников. Медуза Горгона, как зовет ее Соня, оказывается еще и лихой пианисткой, напоминающей героиню Фаины Раневской из фильма «Александр Пархоменко». Дмитрий Захаров утрирует грубые манеры «мастерицы на все руки». Рядом с ней хрупкая, женственная Соня кажется существом эфемерным, а подчеркнуто интеллигентный Андрей — благородным принцем. И даже бутылка водки, в какой-то момент возникшая в руках Сони, не выглядит вульгарно. Кутепова превращает выпивку в полудетскую клоунаду. В пародийной сцене актриса оспаривает Фрила, сильно сомневаясь, что чеховская героиня, терпеливая труженица и истинная христианка, могла бы превратиться в алкоголичку. Соня Полины Кутеповой верна своим давним идеалам, своей девичьей привязанности к Астрову и не хочет ничего менять. Актриса явно любит свою героиню и очень ей сочувствует. Столь же искренен по отношению к Андрею Прозорову и Никита Зверев. Актер перевоплощается в слабого, неприкаянного человека, оказавшегося никому не нужным.

Именно поэтому ни к чему не обязывающая беседа с женщиной, близкой ему по духу, заканчивается ничем. Соня исчезает «за занавесом», Андрей остается у буфетного столика на вокзале, символизирующего здесь вечную неустроенность.

Шум отходящего поезда перебивает душераздирающий романс. Медуза Горгона разудало исполняет на фортепиано «О, если б мог выразить в звуке», злорадствуя над разбитыми надеждами и несбывшимися мечтами героев спектакля. Эта же музыка, но в исполнении Шаляпина, звучала в водевиле «Медведь», когда слуга Лука, очень точно сыгранный Никитой Тюниным, завел граммофонную пластинку, «озвучивая» страдания своей безутешной барыни.

Жестокий романс возвеличивает балаганный бурлеск «Медведя» и сбивает сентиментальный настрой «После занавеса». Музыка объединяет разноплановые жанры, наводит на мысль, что театр порой оказывается достовернее самой жизни.

Другие статьи

• «После занавеса»: дождаться неба в алмазах, Анна Балуева, «Комсомольская правда», 30.10.2014
  
• Занавес. Истории любви, Ольга Абакумова, «http://musecube.org», 22.08.2012
  
• Продолжения следуют, Елена Губайдуллина, «Энергия успеха», 01.2011
  
• Многоуважаемые щи, Ирина Алпатова, «Культура», 23.09.2010
  
• До свиданья, Чехов!, Алла Шендерова, «www.openspace.ru», 15.09.2010
  
• «После занавеса»: Чехов двадцать лет спутся, Марина Шимадина, «Ваш досуг», 15.09.2010
  
• Судьбы Бобика и Тоби, Ольга Егошина, «Новые Известия», 15.09.2010
  
• Небо в алмазах. Они двоятся, Елена Дьякова, «Новая газета», 13.09.2010
  
• Перед и после, Григорий Заславский, «Независимая газета», 13.09.2010
  
• «После занавеса»: в зале ожидания, Наталья Витвицкая, «www.vashdosug.ru», 13.09.2010