Мария Хализева
1993

Мастера «Мастерской Фоменко»

Пять студенческих пет позади. Прошлогодний актерско-режиссерский курс РАТИ (бывший ГИТИС) перешел в новый статус. Московский театр «Мастерская П. Фоменко» открыл первый сезон. В его репертуаре пять спектаклей (все рождались как учебные работы), пока театральная публика имела возможность увидеть лишь два из них. Об этих постановках и пойдет разговор: веселая, «смеющаяся» комедия Шекспира «Двенадцатая ночь» и горестный роман Фолкнера «Шум и ярость».
Постановщик «Двенадцатой ночи» — один из педагогов «фоменок» режиссер Евгений Каменькович. Черные ширмы, на них скрещенные шпаги, что-то вроде герба на воротах, — описание декораций на этом приходится закончить. Все остальное отдается на откуп нашей фантазии. Полутьма начала, плащи-накидки, гитара и песни Сергея Никитина рождают атмосферу и дух студийности. От заговоров и интриг, путаницы и дурачеств веет ученичеством, но ученичеством милым, азартным, многообещающим. 
Возможно, немалую роль в выборе пьесы сыграло наличие на курсе двух очаровательных и несомненно талантливых сестер-близнецов Ксении и Полины Кутеповых, кажется, специально созданных для ролей Виолы и Себастьяна. Их задор и обаяние, равно как и темперамент и неуемность, лукавость и хитреца Мадлен Джабраиловой (Мария) во многом определяют успех спектакля.
Актерам выпала редкая возможность «сотворчества» с Шекспиром: недаром автором «Двенадцатой ночи» дан спасительный подзаголовок «Или называйте как хотите». Этим «отпущением грехов» за все шалости создатели спектакля пользуются вовсю: угодно из благородных и утонченных Оливии и Орсино сделать пустоватых и нелепых чудаков? — пожалуйста. Захотелось, чтобы из-под любой одежды нарочито торчали современные кроссовки? — извольте. Смешно? — вот и отлично! Жаль только, что этому юмору чуточку не хватает тонкости и изящества, а шекспировское остроумие порой теряется за монотонной скороговоркой. Но, несмотря ни на что, в зале присутствует ощущение праздника: герои не просто веселятся, они увлекают своим весельем зрителей. А для комедий Шекспира такая атмосфера, быть может, и есть самая нужная и верная.
Наверное, больше внимания стоит уделить постановке по Фолкнеру, которая в отличие от «Двенадцатой ночи» представляет собой продуманную и отточенную, действительно зрелую и профессиональную работу. Спектакль «Шум и ярость» (режиссура Сергея Женовача), перечеркивая все сказанное выше об ученичестве, открывает бесспорную истину: перед нами вполне сложившийся и притом интереснейший театральный коллектив. 
Отказавшись от инсценировки, режиссер всецело подчиняется автору. Спектакль, как и роман, состоит из четырех частей. Программка поясняет: четыре части — четыре потока сознания, четыре взгляда на историю одной семьи. Первая часть, наиболее трудная для восприятия, дана глазами младшего сына четы Компсонов — глухого, немого, слабоумного (у Фолкнера — «олухонемого») Бенджамина, с устрашающей достоверностью сыгранного Юрием Степановым. Эпизоды — обрывки цепи его воспоминаний и ощущений, стремительно проходящие перед нашим взором, — даются в хаотическом беспорядке (в ряде случаев — с повторами), относятся к различным временным пластам (их значительно более десяти) и воспринимаются зрителями, наверное, не менее остро и болезненно, чем самим героем. Смена временных интервалов обозначена лишь гаснущим на мгновение и вновь вспыхивающим светом. Этот сумбур ничуть не снижает, а, напротив, усиливает гнетущую, постепенно сгущающуюся атмосферу неблагополучия в семье Компсонов.
Вторая часть — поток сознания старшего сына Квентина (студент Щукинского училища Кирилл Пирогов) в день, когда он добровольно расстается с жизнью. Здесь тоже имеет место временная разноголосица, но в значительно меньшей степени. Третья часть — внутренний монолог среднего сына Джейсона, ставшего после смерти отца и брата главой семьи. Работа Тагира Рахимова казалась бы безукоризненной, если бы не возникало некоторого недоумения: не слишком ли прямолинеен актер, делая из своего героя столь однозначно негодяя? Но, обратившись к тексту Фолкнера, понимаешь, что не стоит предъявлять претензий исполнителю: его трактовка Джейсона в главном адекватна авторскому замыслу.
И, наконец, четвертая часть выполнена в беспристрастной повествовательной манере от лица старой служанки — негритянки Дилси (еще одна замечательная работа М. Джабраиловой). Таково построение спектакля: до предела насыщенное и усложненное начало, далее как бы по нисходящей к максимально ясному и простому концу.
Сцена как таковая непривычно удалена от зрителей, а пустое пространство между ней и первым рядом сплошь завалено сухими желтыми листьями. Запах осени — одна из составляющих впечатления от увиденного. Действие разворачивается всюду: на возвышении сцены — там дом, обитель Компсонов; за отгороженным слева плетнем, дальше которого Бенджи без присмотра не выпускают: среди шуршащих пожухлых листьев — этот звук как бы олицетворяет растущую в героях с детства неприязнь и взаимное раздражение, в более сознательном возрасте перешедшие в открытую ненависть.
Окончательный разрыв между Компсонами возникает из-за своеволия единственной в семье дочери Кендейси, столь дорогой и необходимой для Бенджи и Квентина, и так страстно и упоенно ненавидимой Джейсоном и их матерью. Роль Кэдди ярко и объемно проживает Ксения Кутепова (трогательная забота о Бенджи, споры и ссоры с Квентином, холодное презрение к Джейсону, сознание собственной греховности и муки раскаяния). Ее преимущественно вызывающий тон совершенно неожиданно может смениться умоляющими, а по отношению к Бенджи успокаивающими и любящими интонациями.
Все это происходит не в одночасье: нравственное падение Кэдди, самоубийство Квентина, подлости Джейсона? Ни отец, бесплодно философствующий и спивающийся, ни мать Кэролайн Компсон (Галина Тюнина), постоянно стенающая о своем хрупком здоровье, не способны предотвратить этих бед. Напротив, мать, прикрываясь заботой о благе и спокойствии близких, своими же руками рвет нити (разные по толщине и крепости), связывающие ее детей, постепенно приводя семью к полному краху. Чего стоит ее отречение от Кэдди, запрет возвращения той под родной кров, отказ в просьбе увидеться с дочерью Квентиной! Но сквозь эту непримиримость проступает образ несчастной и до крайности запутавшейся женщины.
«Злосчастное тут место!» — не случайно эта фраза повторяется несколько раз. Действительно, злосчастное, и театру удивительным образом удалось это передать. Но ощущения полной безысходности и беспросветности все же не создается, ведь что-то живое удалось сохранить усилиями Дилси и ее внука Ластера (студент Щукинского училища Павел Сафонов). А финал (мечущийся и страдающий Бенджи) настойчиво утверждает: вопреки всем стихиям человеческое в человеке неистребимо, ведь даже Бенджи способен любить и «чуять злосчастье».
Впереди еще спектакли «Мастерской Фоменко». Ближайшая встреча — «Волки и овцы» Островского. И увиденные две постановки побуждают ждать этой встречи с нетерпением и надеждой.

Другие статьи

• Героиня Серебряного века любит сказки, Анастасия Сергеева, «Разгуляй», 07.1998
  
• Актер мирного сосуществования, «Дом Актера», 05.1997
  
• Лики Прекрасной Дамы, Екатерина Сальникова, «Театр, № 1», 01.1997
  
• А еще…, Наталия Якубова, «Театральная жизнь, № 1», 01.1997
  
• Эпатирует гармония, Екатерина Сальникова, «Независимая газета», 10.03.1993
  
• Мастера «Мастерской Фоменко», Мария Хализева, 1993