Елена Ковальская
«Дом актера, № 1-2», 02.1996

Оля — Оля

Ольга Мухина — молодой драматург, родилась и живет в Москве. Недавно театр «Мастерская П. Фоменко» поставил ее пьесу «Таня-Таня» (она напечатана в пятом номере журнала «Драматург» за 1995 год).
Перед вами интервью, которое Ольга Мухина дала частично до, а частично после премьеры, состоявшейся 20 января.

Корреспондент. Оля, многие драматурги сейчас переходят на прозу. Что тебя держит в драматургии?
О. М.  Пьесы очень люблю. Ничего другого писать не хочется. Никогда в жизни не писала стихов, очень давно — маленькие рассказы, но теперь не люблю их, а от пьес получаю удовольствие. 
Корр. Я знаю, что ты поступала в Литинститут с «пьесой не для театра».
О. М.  В приемной комиссии думали, куда же меня отправить — на прозу или на поэзию, но их все-таки смущало, что слева было написано, кто говорит, а справа — что. Ректор института Е. Сидоров, когда меня уже никуда не брали, сказал: «Записывайте ее на мой семинар критики. Мне это нравится». Я думаю, если бы в институте был художественно-оформительский факультет, меня бы туда, наверное, приняли, так как пьеса была еще и с картинками. В результате переговоров я все-таки попала на факультет драматургии Ю. Ф. Эдлиса и в знак глубокой благодарности написала красивую пьесу про деревню — без запятых на сто двадцать две страницы. Юлий Филиппович был в ужасе. Сказал, что это кривая дорожка в литературу.
Ну а я так и иду по ней до сих пор.
А с театром отношения стали завязываться уже гораздо позже. Министерство культуры проводило театральную Лабораторию на базе Пензенского драматического театра, и тамошние артисты представляли мою «нетеатральную» пьесу «Любовь Карловны». Я посмотрела спектакль, и мне так понравилось? Такие дни были счастливые, что по приезде в Москву я стала писать пьесу специально для «лаборантов», но, к сожалению, все они разъехались по городам и весям.
Корр. Твои пьесы очень необычны по форме. Мужчины и женщины ходят по стенам и мебели, уменьшаются так, что их можно положить в спичечный коробок и выкинуть в окно. Ты не сковываешь пьесу ремарками. Подобная непривязанность к возможностям театра придает тексту особую легкость, неопределенность, зыбкость. Но отчего это: ты не любишь театральной материи, она тебе мешает? Кажется, по твоим пьесам легче снимать кино, чем ставить спектакль.
О. М.  Я себе прекрасно представляю, как должно выглядеть то, о чем я пишу. Но мне как-то неловко писать режиссеру, куда персонаж должен пойти и на что сесть. Режиссеры сейчас предпочитают работать с романом — можно поставить, как хочется, все в их руках, а с пьесой без указаний они почему-то теряются. Да стойте себе на голове, если хотите. Мне важно, каким голосом, с какой интонацией говорят мои герои. Звук важен, музыка. Мне интересны любые интерпретации моих пьес. Можете хоть текст менять; и если я слышу свое — согласна на это. И еще замечу: между театром и драматургом отношения строятся, как между мужчиной и женщиной.
Корр. Судя по твоим пьесам, у тебя богатое воображение. 
О. М.  Иногда я иду по улице и слышу разговор, которого, понимаю, не может быть. Как-то еду в автобусе и вдруг слышу за спиной женское: «Сыночек, а где же счастье?». Пронзительно так. Оборачиваюсь — ни одной женщины.
Корр. Конфликт твоих пьес — «любит — не любит». А что же для тебя значит «современная пьеса»?
О. М.  У каждого свои понятия о современности. И пьесы у всех разные. Как и понятия о жизни. Грустно только, когда человек старался, писал пьесу про Белый дом, а сейчас это никому не нужно.
Корр. Я слышала, что «Таню-Таню» ставят во Франции?.
О. М.  Да. Как-то она оказалась очень французской по настроению. 
Корр. Твоя пьеса побывает в Париже раньше тебя.
О. М.  Пьесам проще.
Корр. Предлагаешь ли ты свои пьесы театрам?
О. М.  Официально — нет. Все происходит как-то само собой. Я верю: те, кому суждено встретиться, — обязательно встречаются.
Корр. А хотелось ли тебе когда-нибудь самой поставить пьесу?
О. М.  Еще нет. Вокруг столько людей, которые могут это сделать гораздо лучше меня, да и потом мне интересно посмотреть, что же может из моей пьесы получиться. Ведь хороший спектакль — подарок драматургу. А зачем делать подарки самому себе?
Корр. Как складываются твои отношения с Мастерской П. Фоменко?
О. М.  Мне очень нравится этот театр. Нравятся те люди, которые там работают. Им было, наверное, непросто решиться ставить такую пьесу, ведь сейчас в театре мало кто рискует. И я им очень благодарна. Хожу на все спектакли. У меня в первый раз такое!
Корр. Что пишешь сейчас?
О. М.  Пишу пьесу о Москве. Каждую пьесу пишу как последнюю: «ну, здесь я уже все сказала». Все четыре мои пьесы о любви к человеку по фамилии Иванов. А сейчас я поняла, что любовь к Москве — это последнее, в чем я могу всем признаться. Всегда любила Москву. Хочу, чтобы моя любовь к Москве так раскрасила этот город и так свела с ума всех, кто здесь не был, чтобы весь мир закричал: «В Москву! В Москву!»

Другие статьи

• Арденский лес Петра Фоменко, Алла Шевелева, Анастасия Иванова, Лариса Каневская, «Станиславский № 23», 09.2008
  
• Игра в театр, Алена Злобина, «Эксперт», 21.02.2000
  
• Лики Прекрасной Дамы, Екатерина Сальникова, «Театр, № 1», 01.1997
  
• Пространство людей и салатов, Екатерина Сальникова, «Московский наблюдатель, № 3-4», 04.1996
  
• Четырнадцать песен о странностях любви, Елена Губайдуллина, «Культура», 30.03.1996
  
• Двадцать пять пудов любви, Елена Кочетова, «Вечерняя Москва», 12.03.1996
  
• Шампанское, вальс и крушение судеб, Наталия Колесова, «Российские вести», 1.03.1996
  
• Человеческое сердце, Ирина Силина, «Экран и сцена, № 13», 03.1996
  
• Яблоневый сад, «Экран и сцена, № 13», 03.1996
  
• «Бердслеобразность — мой девиз», Александр Соколянский, «Неделя, № 5», 02.1996
  
• Выбор критика, Александр Соколянский, «Неделя, № 4», 02.1996
  
• Оля — Оля, Елена Ковальская, «Дом актера, № 1-2», 02.1996
  
• В душе нашей — странное есть, Ольга Горгома, «Сегодня», 27.01.1996
  
• Цветы запоздалые российского театра абсурда, Лариса Юсипова, «Коммерсант», 24.01.1996
  
• Четырнадцать песен о странностях любви, Ольга Фукс, 1996