Елена Дьякова
«Новая газета», 3.02.2016

Звездное небо внутри холодильника «ЗИС-Москва»

Евгений Каменькович поставил пьесу Фридриха Горенштейна 1964 года на Малой сцене театра. Спектакль вышел на сцену 30 января.

Бытовая точность СССР-1964 совмещена с библейскими смыслами. В котлетной «Якорь» на стене по квадратам расшарашена фреска Микеланджело «Сотворение Адама» — тот растасканный по майкам-кружкам фрагмент, где рука человека с усилием тянется к Руке Господней. Сверху налеплены объявы о наборе монтажников и продаже кроватей. Коллаж пропитан паром общепита, рябью брызг жира и кефира. Но жест Адама — вверх, к Богу, — виден.

В этом суть трехчасовой трагикомедии. «Волемир» блестяще написан (и, кстати, поставлен впервые), сыгран остро и азартно. Но задача пьесы и спектакля — проломиться сквозь ностальгическую шелуху стиля ретро, сквозь марьяжную мелодраму в Черемушках, сквозь счеты с СССР-1964 — к праведности и соблазну, греху и покаянию. От потолка высотою 2,50 и линолеума «под мрамор» — к раю над головой и аду под ногами. К «белым пятнам» в душе человека.

…Да-да: любого, в том числе и советского человека! Ибо над плановиком горкомхоза Волемиром Потаповичем, возлюбленным сыном Господним, Творец и сатана ставят жестокий опыт. Почти как над праведниками Писания. 

Волемира играет Томас Моцкус. За годы в труппе «Мастерской» — это вторая главная роль актера (после Мечтателя в «Белых ночах» 2003 года). Играет отменно, бенефисно! Этот угловатый, костлявый пешеход в обтертом советском костюмчике, в коротких по-клоунски штанах, с приплюснутым чаплинским котелком, нахлобученным до глаз, застенчивый, лысоватый полуаутист, влюбленный в жену Лизу… он и ходит, точно боится воздуху сделать больно! Боком, боком, опустив глаза, страдая от соприкосновения с миром. Или от страха, что мир его заметит. 

«Говорят, он то ли стихи пишет, то ли пострадал в период культа», — шепчутся соседи.

Кажется, не пишет: зато перетаскивает потихоньку в карманах камни с окраин в центр. Из жалости: чтобы добавить камням новых жизненных впечатлений… Думает возвышенно и косноязычно, пугливо и бессловесно, как детдомовец под байковым одеялом. Несет душу и разум, как крест на горбу: точно так переломан, что в слово «вечность» осколки уже не сложатся.

И с дикой стыдливостью, с лихим опытом ребенка 1930—1940-х прячет все это от соседей.

Кстати: детдомовцем «в период культа» побывал и сам Горенштейн. Волемир отчасти — и alter ego очень большого писателя, не оцененного при жизни по достоинству. В том числе и из-за беспощадной глубины взгляда в мир и в суть человека — с раем над головой и адом под ногами.

…А вокруг Волемира шумит бодрый, желающий жить и наверстывать свое «оттепельный» мир. 

Среди актеров «Волемира» нет самых знаменитых «фоменок». Евгений Каменькович взял в спектакль молодых актеров и стажеров театра. Лилия Егорова — бессменный ассистент П. Н. Фоменко, впервые вышедшая на сцену в весьма почтенном возрасте (кажется — в «Театральном романе», в роли Дамы, 28 лет знающей Ивана Васильевича), с блеском и легким кокетством играет маменьку героя. Степан Пьянков (бывший монтировщик театра и машинист метро, приглашенный «из трюма» на сцену Петром Наумовичем) лихо играет запьянцовского Гостя в шляпе, которого в разгар умных разговоров прорывает и крючит: «Молчать! …В тридцать восьмом на мне числились наган, винтовка, противогаз и шелковая вожжа для связывания».

Гость в шляпе так же органичен в Черемушках-1964, как дамочка с голубыми волосами, явная мироносица всех грядущих интеллектуальных мод — от мумие до самиздата, которая вдруг, как зачарованная, признается: «Как я устала от своей фамилии. Мне нравится фамилия Хиггинс. Как бы я хотела быть Хиггинс». У-у… много нас таких на Руси… и мы своих дров поналомали.

Между этим, с шелковой вожжой и дамочкой, которая хотела бы быть Хиггинс, — разместилась вся эпоха. Она отлично отыграна в деталях (художник спектакля — Мария Митрофанова).

Дом отдыха «Труд», щиты местного фотографа с оплывшими телесами отдыхающих, неизбежный кефир в 22.00 — и белые усы от этого кефира на лицах, научно-популярное вещание из телевизора, комнаты, оклеенные газетами (и хрупкие, как склеенные из газет воздушные змеи), день рождения, на который каждый приносит имениннице красную гвоздику в кульке из суровой бумаги, песни советских композиторов за сценой…

И ритуал на кухне, когда г-да обыватели, забыв о жировках, сплетнях, анонимках, с благоговейными лицами поют «Последний троллейбус». И харьковский математик Прорезинер (Сергей Якубенко) со стоящими дыбом седыми волосами, явная пародия на Эйнштейна (точнее — на фото Эйнштейна, висевшее тогда чуть не у каждого): какие плоские благоглупости он несет! И как благоговейно СССР-1964 чтит точные науки…

И процветающий Сосед (Иван Верховых), неутомимо берущий кредит то на холодильник, то на телевизор… причем все безнадежно: дело ведь не в холодильнике, не в телевизоре, а в жене. А Жена Соседа (Галина Кашковская) его не любит. И не полюбит даже с кредитом на «Москвич».

Жена Соседа — роскошная, рыжая, с шиньоном и начесом, от тоски бальзаковского возраста играет в судьбе Волемира роль дьявольского искушения. Прямо-таки первородного адамова греха в черной «Грации».

А затем, когда рыцарь жены Лизы и почитатель заповедей, спаситель камней и щепочек, идет на поводу у соблазна, падает с почти евангельских высот в расхожий анекдот, готов казнить сам себя на миру, — «сладкая женщина» преображается чуть ли не в Марию Магдалину у его креста.

Плотный, вещный, с ненавистью и любовью воссозданный мир СССР-1964… да в том-то и сюжет «Волемира», что обстоятельства места и времени совершенно не важны! Не более важны, чем цвет стульев у Ионеско.

Или — лишь тем и важны наши обстоятельства, что людям почти двумерным давно отлученным от рая и ада, привыкшим молчать — или внимать плоской премудрости научпопа, — особо невыносимо явление Волемира. Своим обнаженным косноязычием покаяния он взламывает души. Заставляет думать бог весть о чем: об осенних яблоках, о необъяснимых привычках, о знаке бесконечности, которого здесь все боятся. О «белых пятнах» в каждой душе.

У каждого тут начинает прорастать третье измерение души. И это больно. И оттого — жаль почти всех. Особенно соседа «с кредитами», не знающего другого способа мычать о любви.

Падший праведник, казнящий сам себя, возвращающий любви, греху, предательству, чтению чужих писем — да всему на свете! — подлинный, Богом задуманный, масштаб поступков и чувств, — стоит на соседском холодильнике, аки на Голгофе. Кредитный «ЗИС-Москва», перевязанный дурацким красным бантом, вдруг распахивается. Внутри — сияют тьма и звездное небо. Совершенно по Канту.

…«Мастерская Петра Фоменко» завершила прошлый сезон летом 2015 года замечательной премьерой — «Сном в летнюю ночь» Ивана Поповски. И открыла новый календарный год такой же удачей: «Волемиром» Евгения Каменьковича.

Другие статьи

• Евгений Каменькович: «Как всякий крупный писатель, он немножко пророк», Елена Губайдуллина, «Современная драматургия № 4 (окт.-дек.)», 10.2016
  
• Пассажиры «Последнего троллейбуса», Ольга Фукс, «Театральная афиша», 05.2016
  
• Волемиру — мир, Зоя Апостольская , «Российская газета», 16.03.2016
  
• Жил да был за углом Волемир, «Культура», 15.03.2016
  
• Явление Волемира, Юрий Векслер, «Радио Свобода», 3.03.2016
  
• Советский фарс о феномене супружеской измены с точки зрения математики, Алексей Киселев , «http://www.afisha.ru», 18.02.2016
  
• Евгений Каменькович: «Мы не задавались целью развенчивать шестидесятников», Алла Шендерова, «TimeOut», 10.02.2016
  
• Звездное небо внутри холодильника «ЗИС-Москва», Елена Дьякова, «Новая газета», 3.02.2016
  
• О, засмейтесь, смехачи, Нинель Исмаилова, «Сцена», 02.2016
  
• «Мастерская Фоменко» впервые представит пьесу Горенштейна «Волемир», «РИА Новости», 30.01.2016