©  Лариса Герасимчук

Роман «Дар» головокружительно, «космично» объёмен. Повествование о жизни молодого литератора Фёдора Годунова-Чердынцева, русского эмигранта, описывающее в мельчайших деталях «случайную» жизнь, окружающую героя, всё время рвётся «за черту страницы», за пределы своего Берлина 1920-х гг.: мчится на тарантасе в сибирскую ссылку середины XIX века; объезжает с научными экспедициями Среднюю Азию 1900-х гг.; плывёт на пароме памяти по дореволюционной — и революционной России; перекатывается эхом статей и писем по Европе и Прибалтике.

Сцена «Мастерской Петра Фоменко» показывает эту «розу ветров» симультанно, выхватывая светом то современные герою Берлин и Париж, то Лешино его детства — «…и медленно вращается паром…»

Роман «Дар» — это железнодорожное полотно жизни. «Кругом, по крышам длинных желтых зданий идут пути, пути идут по земле. <…> Тысячи огней, фонарей, стрелок, железные шары на трех ногах, семафоры, кругом семафоры», — так писал о Берлине 20х гг. Виктор Шкловский. Эти пути, пути людей, сходятся и расходятся, пересекаются или не пересекаются, бегут по кругу или упираются в тупик. 

«Эстетическое отношение искусства к действительности» — так определил жанр спектакля Евгений Борисович Каменькович. Идя вслед за Набоковым, театр выворачивает наизнанку главный тезис знаменитой диссертации Н. Г. Чернышевского о том, что искусство есть не более чем неполноценное подражание главенствующей реальности, и показывает, что сама жизнь в композиционной стройности сменяющих друг друга событий, идёт за искусством, а не наоборот.

«Дар» — напряженное осмысление роли и места писателя, процесса творчества. Героиня последнего русского романа Набокова — «не Зина, а русская литература». Спектаклем «Дар» Мастерская Фоменко в который раз признается в любви к литературе, оживляя слова — и оживляя словами.

В спектакле звучит музыка:
1. Муз. Dénes von Buday, сл. Hanns Schachner «Ich hab’ vielleicht noch nie geliebt». Исп. Zarah Leander: саундтрэк к фильму “Premier”, 1937, Österreich
2. Прокофьев С. «Токката ре-минор». Исп. Марта Аргерих
3. Метнер Н. «Соната-воспоминание». Исп. Марк Андре Ампен
4. Муз. Tin Hat Trio “Intractable”. Исп. Tin Hat Trio: “The Sad Machinery Of Spring”, 2007, Hannibal/Ryckodisc
5. “The Legend”. Исп. The Bulgarian Voices Angelite (with Huun-Huur-Tu, Mikhail Alperin): “The Legend”, 2010, JARO/ The Bulgarian Voices Angelite
6. Ребриков В. Вальс из оперы «Ёлка».
7. Шуберт Ф. «Мельник и ручей».
8. Чайковский П. Ария Ленского из оперы «Евгений Онегин». Исп. Anton Dermota, Weiner Staatsoper, дир. Lovro von Matacie, 2007, Andromeda
9. Равель М. «Болеро».
10. Оффенбах Ж. “Barcarolle” из оперы «Сказки Гофмана». Исп. Михаил Левин
11. Муз. народная, сл. народные. “O Tannenbaum!”.
12. Муз. Жураковского Е. , сл. Буланиной Е. «Чайка». Исп. Надежда Плевицкая: «Русский романс. Золотая серия – Надежда Плевицкая», 2000, Bomba Musik
13. Муз. Original Dixieland Jazz Band. “Tiger Rag”. Исп. Georgia Washboard Stompers: “Georgia Washboard Stompers. Complete Recordings”, 2003, Jazz Oracle
14. Адан А. «Па-де-де» из балета «Жизель».
15. Муз. Cecil Mack & Jimmy Johnson. “Charleston-fox trot”. Исп. The Golden Gate Orchestra: 1925, Edison Diamond Musik.
16. Муз. Dehrens-Kollmar E. “Flieg’, Vogel! Flieg’!”: «Немецкие военные марши», 2007, студия «АИР»
17. Муз. Balanescu A. “Waltz”. Исп. Balanescu Quartet: “Angels & Insects”, 1996, Mute Record Labels Ltd.



Вы можете найти отзывы зрителей о спектакле на нашем форуме по хэштегу #дар

ВНИМАНИЕ! Во время действия спектакля, выполняя поставленные режиссёром творческие задачи и ремарки автора, артисты курят на сцене, также для создания различных сценических эффектов используется дым-машина. Просим учесть эту информацию, планируя посещение данного спектакля.

Не ищущий легких театральных путей режиссер Евгений Каменькович вместе с молодым актерским поколением Мастерской Петра Фоменко рискнул поднять еще один, кажущийся неподъемным и несценичным литературный массив — роман Владимира Набокова «Дар». Не имеющий сколько-нибудь значимой театральной судьбы. Изысканно ироничный, пропитанный интеллектуальными играми, образец безупречного стиля, не самый легкий для сегодняшнего «быстрого чтения», между прочим. Роман, где главным героем, кажется, становится не конкретный персонаж, но сам текст, уникальный набоковский язык, его звучание. Роман, где любые события и действенные эпизоды порой видятся лишь поводом для их блистательной вербальной фиксации. 

Ирина Алпатова, «Театрал»

Телеграфные столбы, дым, никуда не ведущие рельсы — художник Владимир Максимов поместил навечно застрявших на чужбине героев «Дара» в пространство, в котором сам собою возникает набоковский вопрос: «А когда мы вернемся в Россию?» […]
…ностальгию по былой России Евгений Каменькович заменяет ностальгией по старому, ушедшему в небытие театру: отсюда гитарный перебор, романсы, дрожащие на матовых окнах тени. По тому театру, к которому с бесконечной нежностью, но не без юмора относился Петр Фоменко… Иные мизансцены «Дара» прямо отсылают к спектаклям Фоменко: тени, романсы под гитару — неотъемлемая часть многих его постановок.

Алла Шендерова, «Коммерсант»

Молодой поэт Федор Годунов-Чердынцев (Федор Малышев) — взъерошенный, то неловко темпераментный вплоть до бесконечных падений, то растерянно медлительный, бродит по графическим рельсово-вокзальным перекресткам под тусклым светом берлинских фонарей. Рядом — придуманный режиссером персонаж: Критик, его (Поэта) воображаемая Литературная Необходимость (Полина Кутепова). Нелепое существо среднего пола, с чаплиновскими повадками и накладным носом (гоголевским? сиранодебержераковским? В общем, что-то литературное), придумано как оправдание «третьего лица», от которого то и дело начинает вести повествование Набоков, уходя от привычного «я». Но это существо почему-то кажется не столько вымышленным критиком, сколько некой ипостасью самой русской литературы в изгнании — подчас нелепой, суетливой, от самой себя отставшей, пытающейся саму себя оправдать…

Ирина Алпатова, «Театрал»

Чаплинские хлопоты Литературной Необходимости вокруг долговязого Годунова-Чердынцева высекают в зале смех. Пропущенные уроки, потерянные ключи, украденные на пляже штаны (хозяин их вел воображаемый диалог с Кончеевым «по самоучителю вдохновения» — так что участь единственных заплатанных брюк поэта решил первый же берлинский воришка), упрямая юная вера в себя и в черновики будущих романов, финальная сцена, в которой Годунов-Чердынцев летит через партер по спинкам кресел, все выше, к софитам осветителей, плеща полами потрепанного пальто и взахлеб читая, выпевая, сочиняя на ходу «Прощай же, книга! Для видений…» — всё это абсолютно вне времен и поколений. Это и есть главный дар, природный ресурс, чудом воспроизводимый почвой вновь и вновь — в Александровском Лицее, в Тенишевском училище, в екатеринбургских подворотнях Бориса Рыжего, в чатах Рунета, в захолустье русском, при лампе, в пальто. Всё с теми же пропущенными уроками, потерянными ключами, пренебрежительно молчащими журналами и ликующим выдохом: «Бунин хвалит!»
И тогда «Дар» может быть понят как спектакль о Годунове-Чердынцеве здесь и сейчас.

Елена Дьякова, «Новая газета»

Премьера: 11 сентября 2012 г.

Продолжительность: 3 часа 45 минут с 1 антрактом