Кирилл Рогов
«Полит. Ру», 11.02.2001

О шестом англезе, дурочке из дома отдыха и механике эпизода

контр-классика

Спектакль Мастерской Фоменко «Война и мир. Начало романа» не просто смелый опыт, интригующий своей вдохновенной решительностью. Это, несомненно, продолжение той линии актуального русского театра, опыты которой мы видели в конце 90х в трехчастной постановке Сергея Женовача по «Идиоту». Именно тогда было продемонстрировано как можно главу за главой, страницу за страницей переводить на сцену эту самую русскую классику и как исчезают в процессе такого медленного чтения все смысловые котурны и дидактические клише, обнажая забывшиеся и такие классные ходы и парадоксы историй про жизнь, составляющих настоящую ткань той прозы. Своей «Войной и миром» мэтр как бы ответил на опыт с «Идиотом». Что тем более любопытно, если иметь в виду цепь забавных перекличек, которая позволяет услышать как раз в «Идиоте» в известном смысле некоторый отклик на первые части «Войны и мира» (молодой человек — Лев Николаевич, между прочим! — приезжает в Россию после долгого пребывания за границей и проходит по всем кругам русского света в поисках русской правды).
Спектакль Фоменко радикален — и это главное слово, ключ к успеху его решительного предприятия. Спектакль идет четыре часа, с двумя антрактами, и являет собой последовательное, сцена за сценой, прочтение первой части первого тома «Войны и мира». Собственно, как и обозначено в жанровом подзаголовке спектакля, это — Сцены. Смотрится невероятно легко. Что совсем странно.
В отличие от драматургичного Достоевского, Толстой с его логоцентрическим максимализмом, как известно, для театра вовсе необорим. Традиция постановок «Войны и мира» практически отсутствует. Если не считать оперы Прокофьева, то единственное визуальное представление о самом главном произведении русской прозы, наличествующее в актуальном культурном сознании — знаменитый фильм Бондарчука. В спектакле он отзывается, пожалуй, лишь в облике Пьера (простое русское лицо и знаменитые круглые очки). Фильм Бондарчука вполне соответствует канону большого стиля, в котором задуман, и являет собой образец киноиллюстрирования романа. То есть — именно иллюстрации в функциональном смысле: она не заменяет текст, не передает его реального содержания, но тщательно воссоздает декорации и обстановку, в которых это содержание (как бы всем известное) разворачивается — подменяет химеры имажинации материальными суррогатами.
Собственно, весь фильм и есть такая тщательная декорация романа. — Вот так, по мысли Бондарчука, выглядела та Элен, вот полукаменный нос Тихонова — князя Андрея, отражающий наши общие визуальные представления о благородстве и comme il faut, а сдвинутые брови Бондарчука непосредственно отсылают к тому, что в школьных сочинениях называется «Духовные искания Пьера». Даже замечательный Кторов в сцене с Андреем-Штирлицем, если всмотреться, не столько переживает драму прощания с сыном, сколько показывает того самого старика Болконского в сцене этого прощания. Герои фильма не проживают некой реальности, но показывают, как выглядели, по их мнению, проживая ее, Пьер, Наташа, Соня и прочие книжные знаменитости. Смысл событий и сцен романа как бы вынесен за рамки фильма — и так все знают, что хотел сказать Толстой мертвой красотой Элен, толстой неуклюжестью Пьера и пр., пр., пр.
В спектакле Фоменко все устроено прямо противоположным образом.
Он остается вполне верен принципам своего театра-мастерской. Молодая труппа, этюдная игра, часто балансирующая на грани экзерсиса и капустника. Минимум дистанции с залом (сценическое пространство решено как авансцена). Продуманный и качественный минимализм антуража и аксессуаров. Оформительское решение задано двумя полупрорисованными портретами Александра и Наполеона по краям пространства действия — и эта полупрорисованность, эскизность, конечно, декларативна. Вообще, все оформление профессионально и тонко имитирует ту проработанность антуража, которая доступна, к примеру, школьному спектаклю, где бессмысленно добиваться зрительской иллюзии, что это не Витя из 10б, а в натуре — старик Болконский, маразматик и соратник Суворова. Иными словами — минимум той школьнической бутафории, которая есть непременный атрибут «классики» и является истинным героем фильма Бондарчука (именно поэтому задевают ее редкие реликты, вроде круглых очков Пьера: ну, конечно, Пьер Безухов — это круглые очки и одухотворенное открытое лицо, читай — «духовные искания», чего еще?). Атмосфера школьной постановки еще более усилена тем, что 34 персонажей спектакля играют 15 актеров. В норме — по две роли, некоторые — три и четыре.

шестой англез

Собственно, успех спектакля именно в том, что радикализм Петра Наумовича Фоменко, отправившегося с этим легкомысленным отрядом ставить этюды по тексту первой части русского суперромана, замечательно совпал с тем слегка закамуфлированным, а потом еще и замыленным школьническими клише радикализмом, который составляет истинное ядро и движущую машину толстовского письма.
Хрестоматийная первая сцена у Анны Шерер, про которую все знают, что в ней матерый человечище заслуженно отщелкал пустоту большого света, у «фоменок» решается как почти комедийная. Никаких сочинений на тему, одна голая правда. В самом деле — о чем идет речь? Спор о политике, манерная старая дева с пафосом повторяет газетные глупости, энтузиастически декламирует нелепые общие места, готовая защищать их грудью и злостью, еще два-три умных попугая, потом — два неглупых молодых человека, которые слишком увлечены предметом, чтобы удержаться даже в такой нелепой компании, и начинают развивать свои вполне завиральные политические идеи, и только одна писанная дурочка на сносях, с каким-то идиотским ридикюлем и периодически готовая сорваться в нервические беременные слезы, невпопад произносит время от времени что-то осмысленно-человеческое и симпатичное. — Вот такой человеческий концерт, такой анекдот.
И именно тот анекдот, который и имел в виду Толстой, ибо весь реализм, архитектоника и хваленая историческая достоверность его сверхромана являются лишь прикрытием безапелляционного радикализма его концепций, авангардности конструкций и соположений и тех ярких несправедливостей, которые он наговорил в адрес всех, кого только можно. Вот хоть — мелкий пример, процитированный в спектакле. После сцены танцев на именинах двух Наталий у Ростовых, следует знаменитый переход к сцене смерти старого Безухова (сцена «Предел человеческий» у Фоменко): «В то время как у Ростовых танцевали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшивых музыкантов ?, с графом Безуховым сделался шестой удар». Хотя страницей выше ясно говорится, что у Ростовых дети танцевали три экосеза, после чего старики Ростовы показали, как в их юности танцевали Данило Купора (вариант англеза), и страшно от него устали. Какой, к черту, шестой англез?! откуда он взялся?!
И поэтому ничего нет странного в том, что, переходя к сцене у князя Андрея, Андрей с Пьером выносят со сцены как бы окаменевших Шерер и виконта, и Пьер прямо с этой живой куклой на плече говорит свое рассуждение о вечном мире. — Почти так все устроено и в книге.

театр и жизнь

Этюдный принцип чтения текста, лежащий в основе спектакля и метода Мастерской Фоменко вообще, заключается именно в том, чтобы сцена за сценой вытаскивать непосредственную драматургию эпизода, его прямой эмоциональный смысл, будь то борьба за мозаиковый портфель, сдержанно-азартная пикировка отца и сына Болконских по поводу тактических планов предстоящей военной кампании или письмо пустоголовой Жюли Карагиной княжне Марье в деревню, превращенное — практически на ровном месте — Ксенией Кутеповой в свой маленький бенефис внутри спектакля. Именно эти истории про жизнь и есть та первичная ткань повествования, на которую нагородили некогда все эти «духовные искания» и «характеристики высшего света». И Жюли Карагина, пишущая про отъезд Николая Ростова — «Я вам расскажу когда-нибудь наше прощание и все, что говорилось при прощании» — это никакая не «типичная представительница», а — пятнадцатилетняя дура из дома отдыха. И понятно, как она пишет эти слова своей подружке, — и так именно Ксения Кутепова их и произносит. Без всякого шаржа, просто — как это есть по смыслу.
Кутеповой — Лизе Болконской и Кутеповой — Жюли хочется аплодировать постоянно. Вообще, каркас спектакля держится на актрисах — Кутеповой, Галине Тюниной (Шерер, княжна Марья), Мадлен Джабраиловой (Друбецкая и мамзель Бурьен) и Людмиле Арининой (сцены Катишь). В труппе «фоменок» женщины традиционно лидируют, а может и в режиссерском рисунке постановки — тоже. Во всяком случае, в спектакле Пьер и Андрей не выглядят ведущими персонажами, что более-менее еще позволяет «Начало романа». Несмотря на патетический, «умный» пролог от лица Пьера «Какая сила движет народами» (контаминация из второй части Эпилога), спектакль Фоменко — все же экспозиция ряда семейных и житейских сцен, сливающихся в тонкий и чуждый всякого шаржа рисунок странностей и парадоксов людских эмоций и отношений. Поэтому, когда Рустэм Юскаев в качестве Куракина (отличная роль) с легким вздохом осуждает графиню Ростову, в которую некогда был влюблен, за то, что она вышла за графа Илью (тот же Юскаев в предыдущей сцене), то это выглядит не просто естественно, но как-то замечательно созвучно общему смыслу разворачивающегося действа. Партитура спектакля, и вся манера Мастерской Фоменко, строится преимущественно не на персонажах, не на характерах, как того долго требовал классический театр, но на непосредственной драматургии каждого эпизода, обнажающей ту единую ткань парадоксальных, смешных и неожиданных реакций, эмоций и отношений, которая и составляет механику театра жизни — механику, исключительно интересовавшую Толстого, агрессивно не любившего реальный театр — театр сцены, где актеры ходят и изображают каких-то других людей.

Другие статьи

• «Победы на сцене важны, но победы над собой еще важнее», Валерия Гуменюк, «Театральная афиша», 06.2016
  
• Война и мир Петра Фоменко, Илья Камышев, «Ульяновская правда», 15.09.2015
  
• «Для каждого спектакля придумываем специальные механизмы», Елена Губайдуллина, «Сцена № 3 (2015)», 07.2015
  
• Все начинается в фойе, Николай Пересторонин, «Вятский край», 4.10.2014
  
• «Война и мир. Начало романа»“ — с Фоменко по миру / „Guerre et paix. Début du roman“ — à travers le monde avec Piotr Fomenko, Надежда Сикорская, «Наша газета / nachagazeta.ch», 20.02.2014
  
• «Толстой как предчувствие»: «Война и мир» в постановке Петра Фоменко в Калининграде, «Калининград.ru», 5.10.2013
  
• Мечта русского трагика, Вадим Гаевский, «Экран и Сцена», 2.09.2013
  
• Восемь часов «Войны и мира», Юлия Бочкарева, «Речь», 30.10.2012
  
• Вера Строкова: ‘Хороший язычок или нет, скажите?’, « Журнал “Film Sense”», 05.2012
  
• Вера Строкова: «Мне в кино не так комфортно, как в театре», Светлана Бердичевская, «Городские кассы», 05.2011
  
• Путешествие за горизонт, Галина Шматова, «Экран и Сцена (№ 18)», 2009
  
• Олег Любимов: Самое страшное —комплекс полноценности, Екатерина Васенина, «Новая газета», 10.04.2008
  
• Мучительно прекрасная жизнь, Елена Кутловская, «Независимая газета — Антракт», 12.10.2007
  
• «Война и мир. Начало романа. Сцены», «Афиша», 29.04.2002
  
• Война и мир. Начало романа, Кристина Матвиенко, «Золотая маска», 4.04.2002
  
• «Война и мир. Начало романа», Мастерская П. Фоменко, Алексей Бартошевич, «Золотая маска», 4.04.2002
  
• Обаяние гения, Сергей Конаев, «Экран и сцена, № 44 (614)», 11.2001
  
• Семейное несчастие, Павел Руднев, «Дом Актера», 09.2001
  
• «Война и мир. Начало романа. Сцены» (по роману Л. Толстого), Елена Ковальская, «Афиша», 27.08.2001
  
• Галина Тюнина, «Афиша», 9.07.2001
  
• Война и мир в мастерской, Марина Гаевская, «Российские вести», 23.05.2001
  
• В одно касание, Александра Машукова, «Новое русское слово», 6.04.2001
  
• Начало романа, Л. Осипова, «Семья и школа, № 4», 04.2001
  
• Толстой. Мир без войны, Ольга Игнатюк, «Россия», 22.03.2001
  
• Начало романа. Сцены…, Вера Максимова, «Век», 16.03.2001
  
• Мир без войны, Любовь Лебедина, «Труд», 16.03.2001
  
• Между миром и войной, Виктория Никифорова, «Эксперт», 12.03.2001
  
• От мира до войны, Ольга Лаврова, «Ваш Досуг», 8.03.2001
  
• До войны, Елена Ковальская, «Афиша», 5.03.2001
  
• Известен адрес, где хранится спасительная красота, Ян Смирницкий, 03.2001
  
• Завтра была война, Марина Мурзина, «Аргументы и факты, № 11», 03.2001
  
• Шпрехопера в трех актах, Алексей Парин, 03.2001
  
• Что такое «Война и мир»?, Елена Губайдуллина, 03.2001
  
• Мальбрук в поход собрался, Ольга Егошина, «Театр, № 2», 03.2001
  
• Парадоксы Толстого, Надежда Ефремова, «Экран и сцена, № 11 (581)», 03.2001
  
• Андрей в поход собрался, «Финансовая Россия, № 7», 03.2001
  
• Другая жизнь, Валерий Семеновский, «Театр, № 2», 03.2001
  
• Миро-приятие, Дина Годер, «Итоги», 27.02.2001
  
• Мозаика «Войны и мира», Нина Агишева, «Московские новости», 27.02.2001
  
• Потертый альбом на сквозняке нового века, Елена Дьякова, «Новая газета», 26.02.2001
  
• Князь Андрей под медным тазом, Глеб Ситковский, «Вечерний клуб», 23.02.2001
  
• Невыразимая легкость эпопеи, Наталия Каминская, «Культура», 22.02.2001
  
• Ксения Кутепова стала Марьей, Соней и Жюли одновременно, Алексей Белый, «Комсомольская правда», 22.02.2001
  
• Не до конца, Григорий Заславский, «Независимая газета», 21.02.2001
  
• Толстовство в чистом виде, Роман Должанский, «Коммерсант», 20.02.2001
  
• О доблести, о подвигах, о славе, Ольга Фукс, «Вечерняя Москва», 20.02.2001
  
• Эпопея в камерном формате, Олег Зинцов, «Ведомости», 20.02.2001
  
• Толстой нашего времени, Майа Одина, «Сегодня», 20.02.2001
  
• Амазонки неавангарда, Лариса Юсипова, «Ведомости», 20.02.2001
  
• Соткано с любовью, Ирина Корнеева, «Время МН», 20.02.2001
  
• Очень маленький Толстой, Алексей Филиппов, «Известия», 20.02.2001
  
• Всесильный бог деталей, Алена Солнцева, «Время новостей», 19.02.2001
  
• Гадание по «Войне и миру», Елена Дьякова, «Газета.ру», 19.02.2001
  
• У Петра Фоменко снова премьера, «Афиша», 19.02.2001
  
• О шестом англезе, дурочке из дома отдыха и механике эпизода, Кирилл Рогов, «Полит. Ру», 11.02.2001