Елена Дьякова
«Новая газета», 10.01.2008

Волга впадает в Москву-реку

В новое здание «Мастерской Петра Фоменко» на речном обрыве первой вошла «Бесприданница»

Новый театр — там же, на Кутузовском, у реки, меж Бородинской панорамой и чуть пророщенной хай-тековской кукурузой «Москва-сити». От дверей старого здания стеклянный портал нового отделен узким проездом.

Белое цилиндрическое здание выступает над мостовой лишь элегантным полукругом фойе. Театр «уходит вниз». Он вписан в обрывистый берег Москва-реки, точно пещеры первых русских иноков — в берег Днепра. (Правда, катакомба «фоменок» зело велика и комильфотно комфортна.)

Здесь не поднимаются на галерку, а спускаются в партер. На дверях, ведущих в ярус, — бронзовые таблички «Ложи бельэтажа». Но это единственная архитектурная дань «старинным многоярусным театрам». И цвета иные: «свежее масло» и «слоновая кость» оттенены черными вертикалями. Кресла Большого зала — спокойного, бледно-зеленого цвета.

Большая сцена нового здания «Мастерской» открылась под Рождество премьерой «Бесприданницы» Петра Наумовича Фоменко.

На авансцене горят высокие городские фонари, точно уходящие в рисованный занавес. Сепия чуть размыта: овраг, обрыв, дощатый мосток. Слева — пышная, властная, парадная, как кулич, церковь екатерининских времен — и щелястые, потемнелые домики обывателей. Справа — ампирный флигель с высокими окнами, с крутым капризным крылечком, с худой водосточной трубой — и щелястые, потемнелые домики обывателей.

?Да какая-то беспризорная жимолость, да лесенки на косогор. Газовые фонари, венские стулья из кофейни на променаде, дальний граммофон с Варей Паниной, каслинское литье решеток — и стаи галок на крестах города Бряхимова.

Занавес поднят. За ним — то же, но в объеме и цвете (художник-постановщик — Владимир Максимов). Многоярусные крутые лестницы. Фонари.

Все это можно любить — или не любить. Как и эту (уже непривычную!) меру театральной достоверности и подробности. Право каждого?

На «Бесприданнице» почему-то все думаешь: много ль людей еще включают в свою? как ее? самоидентификацию эти бульвары? И театр теней на заднике, похожий на «силуэтные портреты» 1820-х. И барышень, напевающих с седым цыганом Ильей: «А на подушках петушки? ах, золотые петушки»?

Сцена идет минуты две. В Ларисе (Полина Агуреева) ясно проступает бабушка ее на генеалогическом древе русской литературы, Наташа Ростова. Но Бесприданнице та высота помыслов необыкновенная и ясный, как ампирный ордер, кодекс чести уже не по чину.
То бишь не по деньгам. Такая беда.

Впрочем, это мы уже сколачиваем концепцию. А в трехчасовой (по программке, на деле больше) «Бесприданнице» концепции как-то и вовсе нет. Или она растворена в сумерках, в тенях, в скупых недомолвках. Как и бывает в жизни.

Уж на что теперь горяч Островский! Новые пореформенные времена воскресили его. Самые периферийные вещи — вплоть до «Женитьбы Белугина» — отлично идут в Москве. Опыт 1990-х дал понять: до чего трезвым, приметливым к приводным ремням душ, здравомыслящим замоскворецким мужчиной был данный автор!

По чести, персонажи его нам сейчас ближе теней Чехова — Достоевского. И началась эта «новая волна» с веселой злости «Волков и овец» П. Н. Фоменко.

И пьеса «Бесприданница» (1878) — очень трезвая. Каж?дой репликой каждого персонажа может весело править, встряхивая вожжами, его личный мелкий бес: ведь всякий ведет свою игру на этой Макарьевской ярмарке тщеславия. 

Ставит на Паратова ва-банк Лариса, на «зеро» меж Паратовым и Кнуровым — Харита Игнатьевна, на щекотку тщеславия — Карандышев.

Счастливцев-Робинзон (до чего дошел, Аркашка!), цыган Илья, лакей Иван, делец Вожеватов — у любого свой интерес. Такие уж времена: золотой век настал!
?И заново настал: нынче ведь на театре и лепет Офелии трактуют как игру ва-банк ради жениха не по чину. (А что принц — малахольный, так и лучше: шансов больше.)

Ничего, выходит свежо и остро. Даже интересно смотреть. Только сцена сумасшествия почему-то провисла.

Так бы «Бесприданницу» и понимать. И эти «лестницы над Волгой» по всей сцене: спуски-подъемы, площадки — повороты судеб. Хлипкие социальные лестницы пореформенной России: оскользнешься — шею свернешь.

Но у Фоменко — решительно не то. Здесь Паратов (Илья Любимов) — почти ровесник Ларисы. Его белоснежная рубаха отсылает куда-то к «Повестям Белкина», к легкому оброку, к венчанию «убегом»? Пос?ле стыдного и тяжкого обеда у Карандышева, после пения Ларисы они ведут объяснение так, точно не за Волгу собрались сбежать, а уже сбежали из житейской логики. Не только Лариса не ведет игру ва-банк, но и Паратов «бросил расчеты».

Мы-то, в зале, знаем: эти душевные пируэты, по морозу босиком — ненадолго. Их будет? ну пусть семь-восемь — но уж никак не двадцать пять. И те не к добру.

Мы давно забыли, как по-итальянски «окно». Как ведут такие разговоры — и бросают все, очертя голову, ради двух-трех часов неземного накала. Если нас чем-то и можно шокировать, то именно романтическим театром без кавычек и скепсиса.

А спектакль все задерживает наш взгляд на поющей Ларисе. На лунной дорожке по синеве. На куполах, крылечках, крестах города Бряхимова.

?Впрочем, так было и в «Волках и овцах» Фоменко. Чаровали, плутовали, глотали заживо женихов, щелкали чичиковской шкатулкой, считая приданое. Но взлетал романс «Ласточка» — и двое, хищница и жертва, смеялись в саду на качелях. И, пожалуй, достаточно. Лучше этого взлета в жизни ничего не будет.

Зрителям, закаленным золотым веком, проще и интереснее наблюдать за парадным обедом у Карандышева (Евгений Цыганов). И жених в кургузом сюртучке хорош — так и лучится неуверенным самодовольством. И обед, где дьявольской перебежкой пляшут меж персонажами Островского понятия о «правильном» размере стерлядей и социальном статусе вина по шесть гривен (эта сцена залу весьма внятна: мы давно так живем).

Хороша и Галина Кашковская в маленькой роли тетки Карандышева: так она поет «Дремлют плакучие ивы», раскладывая столовое серебро? так зло и сладко объясняет обиняками, что без приданого нонеча не прожить? так побаивается знатока светских правил — лакея Ивана.

Зритель с пониманием смотрит, как пляшет заживо по адской сковороде маменька Огудалова — Наталья Курдюбова. В «Гедде Габлер» Карбаускиса она запомнилась непривычной для актрис «Мастерской» эксцентрикой демона (точно в озере Одетт появилась одна Одилия).

Здесь Курдюбова делает Хариту Игнатьевну второй главной героиней. Острый подбородок, осиная талия, хищная сметка, в семи водах мытая — очень русская и неподдельная, страшноватая забота о дочери (с полным пониманием ее пути).

И усталая храбрость, с какой маменька остается наедине с пьяным Карандышевым и тульским пистолетом: ей вряд ли впервой?

Перед финалом, когда мосты и надежды сожжены, эфирная Лариса вдруг обретает цепкие и трезвые интонации матери. А в Харите Игнатьевне (ее, впрочем, на сцене нет) проступает бывшая Бесприданница.

?Спокойный, соразмерный, отлаженный и отточенный спектакль разительно отличается от предыдущей «большой премьеры» «Мастерской». «Три сестры» вышли на сцену неровными, но абсолютно живыми.

«Бесприданница» в каких-то сценах кажется действующим макетом идеального спектакля «Мастерской Петра Фоменко».

Или дело в том, что театр резко сломал наши ожидания? Он не разбирает острые перепелиные косточки плутовства, самодовольства, бессловесных контрактов под честное купеческое слово. Знаем и сами: уже без Островского. Пожалуй, и до оскомины.
А эта «Бесприданница» вышла вневременной. Действом о сердечном взлете, ради которого ломают карточные доходные домики, живут и гибнут.

И главная песня Ларисы — цыганская, с рефреном «Ой? да я не помню! Ай? да я не знаю!» — словно об этом языке душ, наглухо забытом в г. Бряхимове-2008.

?Хотя и по этой логике в чистом выигрыше остался токмо судохозяин С. С. Паратов. Какие бесценныя, незабвенныя пережиты минуты! Какой взлет души, горящий эфир, именины сердца!

Право: этот-то человек теперь знает, что жил не зря.

Последние статьи о театре

• Бесприданница с Москвы-реки, Ольга Егошина, «Новые Известия», 17.01.2008
  
• Замри-умри-воскресни, Григорий Заславский, «Независимая газета», 17.01.2008
  
• На краю бездны, Веста Боровикова, ««Pro Кино („Новые Известия“)»», 15.01.2008
  
• Смешные люди, «Итоги», 15.01.2008
  
• Полина Агуреева: "Я люблю жесткость", Елена Груева, «TimeOut», 14.01.2008
  
• Премьера к новоселью, Алексей Филиппов, «Русский курьер», 14.01.2008
  
• Фоменко-сити, Екатерина Ксенофонтова, «Огонек», 14.01.2008
  
• Театр Петра Фоменко празднует новоселье, Ольга Фукс, «Вечерняя Москва», 14.01.2008
  
• За «Бесприданницей» дали новую сцену, Алла Шендерова, «Коммерсант», 14.01.2008
  
• Петр Фоменко ставит Островского редко, но метко, Ольга Фукс, «Вечерняя Москва», 11.01.2008
  
• Значение усов в драме А. Н. Островского, Олег Зинцов, «Ведомости», 11.01.2008
  
• Крыша для таланта, Алена Карась, «Российская газета», 10.01.2008
  
• Волга впадает в Москву-реку, Елена Дьякова, «Новая газета», 10.01.2008
  
• Редкая цыганка не любит Мандельштама, Марина Давыдова, «Известия», 10.01.2008
  
• Всех жалко, всех, Светлана Полякова, «Газета.ru», 9.01.2008
  
• По правилам хорошего вкуса, Глеб Ситковский, «Газета», 9.01.2008
  
• К Фоменко повалил зритель, Евгения Белоглазова, «Московский корреспондент», 8.01.2008
  
• Не запирайте вашу дверь, Пусть будет дверь открыта!, Мария Хализева, «Экран и Сцена», 01.2008
  
• Искушение золотыми идолами, Ольга Галахова, «Дом Актера», 01.2008
  
• Новоселье с Островским, Сергей Конаев, «Ведомости. Пятница», 28.12.2007