In English
История
Петр Фоменко
Неспектакли
Спектакли
Архив
На нашей сцене
Актёры
Режиссура
Художники
Руководство
Руководство
У нас работают
Стажеры
Панорамы
Пресса
Новости
Пресса

Видеотека
Вопросы
Титры
Форум
Заказ билетов
Репертуар на январь
Репертуар на ноябрь
Репертуар на декабрь
Схема проезда
Документы




Твиттер
Фейсбук
ВКонтакте
YouTube
Сообщество в ЖЖ



Ирина Алпатова
«Культура», 7.04.2011

Выйти замуж за принцип

Стоит лишь произнести название известной пьесы Александра Володина «Пять вечеров», как десять из десяти потенциальных зрителей вообразят себе психологическую и сентиментальную человеческую историю послевоенной поры, дуэтную ситуацию не слишком молодых людей. И ошибутся по всем пунктам, если иметь в виду одноименный премьерный спектакль Виктора Рыжакова в «Мастерской Петра Фоменко». История здесь, конечно, сохранилась, но совсем иного свойства. Формального в том числе. А форма у Рыжакова (причем стоит учитывать не только его же сценографию, но уникальность интонаций и пластического ряда), кажется, позволяет и само содержание воспринимать совсем в ином ключе. Не отходя от володинской сути, но выводя ее из жестких рамок бытовой ретроистории. Здесь не ретро, но попытка пробиться к приметам «жизни вообще». Естественно, в режиссерском понимании этих примет, условностей и законов. И, конечно, с точки зрения сегодняшнего дня, которая парадоксальным образом высвечивает не сиюминутную актуальность, но уже постигнутые причины и следствия. 

Володин — автор, Рыжакову близкий, интересный, значимый и даже когда-то лично знакомый. Его пьесы он ставил, ситуацию с другими российскими постановками прекрасно знает, являясь организатором и руководителем петербургского театрального фестиваля, который тоже называется «Пять вечеров». Его нынешняя одноименная постановка затевалась как самостоятельная работа, но теперь счастливым образом влилась в репертуар одного из популярнейших московских театров. И, выдержанная совсем в ином стиле, нежели привычные спектакли «фоменок», стала проверкой на прочность, для актеров в том числе. Которые, впрочем, тут были разбавлены «гостями» из других трупп: тюзовцем Игорем Гординым, представительницей Малого театра Евгенией Дмитриевой, а также студенткой Школы-студии МХАТа Яной Гладких. 

Рыжаков не игнорирует реальное историческое время как таковое, но его приметы ненавязчиво проступают сквозь весьма современные театральные конструкции и технологии. Вращающийся квадратный помост поместил на себя лишь стену с дверным проемом, причем двери то и дело снимаются с петель и «играют» собственные роли — стола, например, или даже некоего подобия креста-ноши, который надо «уметь нести и верить». Этот проем и эти двери подчас кажутся каким-то разделом, границей между разными мирами: прошлым и настоящим, реальностью и мечтой. А на белую стену с помощью современной компьютерной графики наносятся упомянутые приметы быта: вешалка, пальто, на ней висящее, проецируется допотопный радиоприемник. Когда помост начнет вращаться, вдруг услышатся трамвайные звонки, а герои будут вскакивать на него, как на подножку старенького трамвая. Или кататься на нем на одной ноге, другой отталкиваясь, как на катке.

Ах, эти знаменитые володинские персонажи с узнаваемыми актерскими лицами — Зинаиды Шарко и Ефима Копеляна, Людмилы Гурченко и Станислава Любшина, Елены Яковлевой и Сергея Гармаша. В спектакле Рыжакова лица актеров не менее узнаваемы: Ильина играет Игорь Гордин, Тамару — Полина Агуреева. Впрочем, тут же можно спот-кнуться об актерский возраст. Ну какая из Агуреевой Тамара, актриса моложе ее вдвое, ей бы Катю играть. Но возраст как конкретная человеческая ипостась режиссера тоже интересует мало, да и не о нем речь. Ему интересно изначальное психологическое и физическое существование этих людей, отнюдь не живущих в полную силу, но этими неприглядными жизненными обстоятельствами придавленных, согнутых, замороженных и заторможенных. Они здесь поначалу так и напомнят странных одушевленных кукол с угловатой затверженностью движений (хореограф Олег Глушко), с отрешенными интонациями, лишенными бытовой теплоты. В этих жестах, позах, телодвижениях, вскриках и всхлипах без труда обнаружатся приемы то комедии масок, то кукольного театра, а то и античной трагедии. Вон как Тамара — Агуреева вскидывает руки и запрокидывает голову, замирая в причудливой, небытовой позе. Вон как Зоя — Дмитриева дергается в своем пальтеце, пришпиленном к стене, как пойманная бабочка.

И никакой театральной благообразности внешнего облика. Белые ночные рубашки, уродливые шапки-«стога», скрывающие старомодные шиньоны. Потом оденутся поприличнее, в те самые ностальгические, из 50-х пришедшие, жакеты, пальто и платья («одевал» актеров, кстати, тоже Рыжаков). Потом вообще их облик, манеры и поведение станут меняться, приближаясь к «человеческим». Человек же в категориях этого спектакля — это тот, кто способен преодолеть немыслимо тяжелое земное притяжение и хоть как-то, хоть на минуту от этой земли оторваться.

Нынешним актерам, в этой конкретной постановочной ситуации, кажется, трудно произносить сам володинский текст. Хотя этот автор, как никто другой, чужд пафоса и нравоучений. И все равно — то невнятная скороговорка, то распев, то и вовсе проглатывание слов. В этой выморочной полужизни, недожизни не слово определяет суть происходящего, а то, что за ним стоит, им подменяется, порой парадоксальным образом. «Уходите», — прощается Тамара с Ильиным, а Полина Агуреева бросается при этом к двери, хрупким своим телом загораживая выход. А признаваясь в «полноте жизни», в согласии с ее принципами, за которые и впрямь, в отсутствие любви реальной, едва ли не вышла замуж, сгибается пополам, чуть ли не падая от того самого тупого земного притяжения. 

Тут даже сама любовь, полузабытая, почти похороненная, о которой, считается, и написана пьеса, в свои права вступает не сразу. Нужно не только дверную створку приоткрыть, но и сами двери снести с петель, чтобы освободить дорогу. Зато уж как они, Тамара и Ильин, потом разыграют эту «любовную» сцену, ей-богу, достойную вхождения в летопись актерских свершений. «Валенки, ой, валенки…», — тоненьким голосом поет Агуреева, но каждое такое «ой» — не слово из песни, но ответ на прикосновения рук Ильина — Гордина. А вот он и вовсе подхватил ее на руки, застывшую в какой-то нелепой, полубалетной позе, уже не слишком отстраняясь, но еще и не бросаясь в объятия, да и потащил в тот проем, где прошлое готово соединиться с настоящим. 

И Гордин-то как хорош здесь, слов нет, замечательно играя эту двойственность ситуации между правдой и ложью, неприглядной реальностью и желанием «выглядеть». Впрочем, конечно, названным дуэтом действие не ограничивается, впуская в себя серьезного Славу (Артем Цуканов), суетливо-непосредственную Катю (Яна Гладких), женщину-комедиантку Зою (Евгения Дмитриева) и неприкаянно-жалостливого Тимофеева (Алексей Колубков).

А вот Александр Володин, не забытый, но, вероятно, не самый популярный сегодня драматург (что, в общем-то, несправедливо), под руководством Виктора Рыжакова экзамен на «сопромат» сдавать не стал. В том смысле, что этот давний материал абсолютно не сопротивлялся сегодняшнему видению театра — жесткому, несентиментальному, отчасти даже агрессивному. В нем вряд ли когда искали повод для «новой драмы», то есть истории, идущей из сегодняшнего дня по сути и форме. Оказалось, зря. Хотя сценическое произведение Виктора Рыжакова — все-таки явление эксклюзивного порядка.


Последние статьи о театре

Другие статьи: 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 | 67 | 68 | 69 | 70 | 71 | 72 | 73 | 74 | 75 | 76 | 77 | 78


© 1996—2024 Московский театр
«Мастерская П. Фоменко»
fomenko@theatre.ru
Касса: (+7 499) 249-19-21 (с 12:00 до 21:00, без перерыва)
Справки о наличии билетов: (+7 499) 249-17-40 (с 12:00 до 20:00 по будням)
Факс: (+7 495) 645-33-13
Адрес театра: 121165 Москва, Кутузовский проспект, 30/32
Rambler's Top100