In English
История
Петр Фоменко
Неспектакли
Спектакли
Архив
На нашей сцене
Актёры
Режиссура
Художники
Руководство
Руководство
У нас работают
Стажеры
Панорамы
Пресса
Новости
Пресса

Видеотека
Вопросы
Титры
Форум
Заказ билетов
Репертуар на январь
Репертуар на февраль
Репертуар на март
Репертуар на декабрь
Схема проезда
Документы




Твиттер
Фейсбук
ВКонтакте
YouTube
Сообщество в ЖЖ



Марина Тимашева
«Радио «Свобода»», 19.04.2012

Роман с театром: Михаил Булгаков и Петр Фоменко

На большой сцене театра Петра Фоменко премьера''Театрального романа'' Булгакова. Спектакль поставили сам Петр Фоменко и Кирилл Пирогов. В ролях заняты разные поколения''фоменок'' и приглашенная актриса — Людмила Максакова. В роли Максудова — Кирилл Пирогов.

Кирилл Пирогов: У нас в театре есть такая практика: делаются самостоятельные работы артистов, как в институтах, то есть артисты делают то, что хотят. Однажды Петр Наумович участвовал в этом самостоятельном показе наравне с другими. Было объявлено: самостоятельная работа Петра Наумовича Фоменко. И, собственно, был вечер, когда мы сделали пробу по этому произведению. И, честно признаться, он эту работу поднял целиком. Петр Наумович очень много здесь сделал. К тому же, мы очень хотели попробовать вещь о театре сделать. Это вообще про артистов, про всех, все артисты себя в этом узнают, поэтому тут мало что придумывать нужно, если честно.

Марина Тимашева: Роман Булгакова изначально назывался''Записки покойника'', но в 1965-м году вышел в ''Новом мире'', как''Театральный роман'' — считается, что это было сделано по конъюнктурным соображениям. Театр Петра Фоменко в конъюнктуре обвинить совершенно невозможно, но спектакль тоже носит имя''Театральный роман''.
Мир литературы пахнет серой. Не случайно же, издатель Рудольфи ( Олег Нирян) явится герою на музыкальный выход оперного Мефистофеля. В спектакле это акцентировано, потому что он движется издалека, проступает из темноты силуэтом. Только, добравшись до авансцены, он окажется обыкновенным дядькой в, по-оперному заломленном, берете. К тому же, в его портфеле находится не только лампочка (как у Булгакова), но и масло. Ну, чистая мистика. За Рудольфи подтянутся и другие бесы — коллеги-писатели.
Перед режиссерами, которые принимаются за работу над незавершенной книгой Булгакова, открывается два пути. Первый, наиболее соответствующий особенностям российского театра: увидеть в истории взаимоотношений драматурга Максудова с Независимым театром кафкианское блуждание по кругам ада, в нем самом — жертву системы (не только Станиславского, но самого общественного строя), в описании театральных деятелей — ядовитые карикатуры.
''Театральный роман'', особенно если знать, кто служил прототипами персонажей (а здесь и Алексей Толстой, и Борис Пильняк, и Валентин Катаев, и Павел Антокольский, и Леонил Леонов, и Станиславский с Немировичем-Данченко, и Вершилов с Судаковым, и Бокшанская с Таманцовой, и Василий Лужский с Виктором Станицыным, и Книппер-Чехова, и Хмелев, и Лилина, и Качалов, и Ливанов и Яншин и многие другие) дает все основания к самому мрачному его прочтению. Но вот последние строки романа:''иссушаемый любовью к Независимому театру, прикованный теперь к нему, как жук к пробке, я вечерами ходил на спектакли''.
Булгаков пишет:''Я не могу сказать, хороша ли была пьеса''Фаворит'' или дурна. Да это меня и не интересовало. Но была какая-то необъяснимая прелесть в этом представлении. Лишь только в малюсеньком зале потухал свет, за сценой где-то начиналась музыка, и в коробке выходили одетые в костюмы XVIII века. Золотой конь стоял сбоку сцены, действующие лица иногда выходили и садились у копыт коня или вели страстные разговоры у его морды, а я наслаждался.
Горькие чувства охватывали меня, когда кончалось представление, и нужно было уходить на улицу…Ни до этого, ни после этого никогда в жизни не было ничего у меня такого, что вызывало бы наслаждение больше этого''.

Что это, если не объяснение в любви к театру, любви, над которой не властно даже самое горькое и трезвое знание об изнанке этого''наслаждения''. Собственно, спектакль театра Фоменко и есть объяснение в любви к театру, по силе равное любовному признанию автора. Это спектакль ужасно смешной и отчаянный. Природа отчаяния: в любви-ненависти. В том, что за кулисами — обыкновенные люди, и мелочные, и жадные, и завистливые, и лживые, а на сцене — великие артисты. Булгаков пишет:''он играл так смешно и великолепно, что у меня от наслаждения выступал на лбу мелкий пот''. Эту фразу можно отнести к актерам театра Фоменко. Хмурая и подозрительная, в розовой юбке и зеленом джемпере, со стоящими дыбом во все стороны черными волосами Августа Менажраки в исполнении Мадлен Джабраиловой. В седом парике и серебристом платье — все сто процентов ханжества и кликушества при отменном знании дела (довольно посмотреть, как она одновременно под диктовку печатает на машинке разговаривает по телефону) Поликсена Торопецкая Галины Тюниной. Самодовольный обладатель богатого голоса — Елагин Игоря Войнаровского. Жизнелюбивый добродушный, очень наблюдательный и прозорливый Бомбардов Никиты Тюнина. Сильный, властный, мастерски притворяющийся больным и немощным Иван Васильевич (Максим Литовченко). Свита из его фаворитки Пряхиной, жеманной прелестницы и хабалки, а также тетушки — манерной проныры и мастерицы плести интриги (Людмилы Маскаковой).

Актеры идут за романом след в след, но действие незавершенного произведения Булгакова обрывается на том, что в театре все же начинаются репетиции пьесы Максудова''Черный снег''. В театре оно заканчивается раньше — когда пьесе Максудова в постановке отказано. Но в финал добавлен фрагмент из ''Мастера и Маргариты''. С одной стороны, это очень оптимистичное решение. Получается, что если бы не отлучение от театра, Булгаков''похоронил'' бы себя в нем и, возможно, не написал своей главной книги. Возможно, конечно, и другое прочтение: то, что будет происходить после 37-го года, куда как страшнее театральных мытарств.
Идя практически по тексту, актеры театра Фоменко играют других актеров, то есть, в значительной степени, самих себя, а также режиссеров, администраторов, драматургов, зрителей, которых знают.
Иронизируют и над собой. Молодые артисты поддразнивают старших, то есть''основоположников'' театра Фоменко, копируя их интонации. А вот из-под пола, на платформе, живым памятником выезжает Иван Васильевич. Максим Литовченко очень похож на Станиславского, кутается в теплый плед, пьет капли, рассматривает Максудова сквозь пенсне, спит, пока тот читает ему свою пьесу.
В театр Иван Васильевич (он же - Станиславский) ходит дважды в год на генеральные репетиции, а так — все остальные ходят к нему на Сивцев Вражек. О нем говорят, как о старике, которого надо''уламывать и переупрямить''. Наверное, примерно так говорят в театре Фоменко о Петре Наумовиче. Кстати, он теперь реже бывает в театре (потому что неважно себя чувствует), и актеры иногда ходят к нему домой репетировать и советоваться. Как и в Независимом театре, основу репертуара театра Фоменко составляет мировая классика, и современному драматургу пробиться на нее не легче, чем Максудову (правда, если Максудов это Булгаков, то равных ему по дарованию литераторов что-то не предвидится). И когда Людмила Максакова ( тетушка Ивана Васильевича) произнесет''Плоды просвещения'' — какая хорошая пьеса'' — зал отзовется радостным смехом, ведь Фоменко прежде работал над этой пьесой Толстого.
Спектакль сыгран в исторических костюмах, но легко размыкается в современность. В нем, как и в романе, словно вынесены на обсуждение все проблемы, которые последние годы с немыслимым жаром дискутирует театральная общественность. Вот, например, деверь из Тетюшей и совет записывать за ним его истории — ну, чем не так модный нынче Театр. док. Нужна или нет модель репертуарного театра, при которой только и возможно существование''конторы''? Должны или нет, своевременно уходить на пенсию худруки-старожилы? До каких пор артисты пенсионного возраста будут закрывать дорогу на сцену молодым конкурентам?

''В самом деле — группа старейшин рассуждала так: мы ищем, жаждем ролей, мы, основоположники, рады были бы показать все наше мастерство в современной пьесе и… здравствуйте, пожалуйста! Приходит серый костюм и приносит пьесу, в которой действуют мальчишки! Значит, играть мы ее не можем?! Это что же, он в шутку ее принес?! Самому младшему из основоположников пятьдесят семь лет — Герасиму Николаевичу.
 — Я вовсе не претендую, чтобы мою пьесу играли основоположники! — заорал я. — Пусть ее играют молодые!
 — Ишь ты как ловко! — воскликнул Бомбардов и сделал сатанинское лицо. — Пусть, стало быть, Аргунин, Галин, Елагин, Благосветлов, Стренковский выходят, кланяются — браво! Бис! Ура! Смотрите, люди добрые, как мы замечательно играем! А основоположники, значит, будут сидеть и растерянно улыбаться, — значит, мол, мы не нужны уже? Значит, нас уж, может, в богадельню? Хи, хи, хи! Ловко! Ловко!
 — Все понятно! — стараясь кричать тоже сатанинским голосом, закричал я. — Все понятно!
Чего ж тут не понять! — отрезал Бомбардов. — Ведь Иван Васильевич сказал же вам, что нужно невесту переделать в мать, тогда играла бы Маргарита Павловна или Настасья Ивановна…''.
Следующая''горячая'' тема: сколько еще лет театры будут эмигрировать в классику, высокомерно поглядывая на ''молодых'' 40-летних драматургов.
И теперь, как прежде, приходится объяснять литераторам, что сочинение для журнала и для театра — суть разные вещи. Вот, как это было у Булгакова:

''В пьесе моей было тринадцать картин. Сидя у себя в комнатушке, я держал перед собою старенькие серебряные часы и вслух сам себе читал пьесу, очевидно, очень изумляя соседа за стенкой. По прочтении каждой картины я отмечал на бумажке. Когда дочитал, вышло, что чтение занимает три часа. Тут я сообразил, что во время спектакля бывают антракты, во время которых публика уходит в буфет. Прибавив время на антракты, я понял, что пьесу мою в один вечер сыграть нельзя. Ночные мучения, связанные с этим вопросом, привели к тому, что я вычеркнул одну картину. Это сократило спектакль на двадцать минут, но положения не спасло. Я вспомнил, что помимо антрактов бывают и паузы. Так, например, стоит актриса и, плача, поправляет в вазе букет. Говорить она ничего не говорит, а время-то уходит. Стало быть, бормотать текст у себя дома — одно, а произносить его со сцены — совершенно иное дело''.
Наконец, вечнозеленый вопрос: жизнеспособна ли ''система'' Станиславского, можно ли, основываясь на его теории, воспитать выдающегося артиста? Ответ Булгакова-Максудова известен:''И никакая те… теория ничего не поможет! А вот там маленький, курносый, чиновничка играет, руки у него белые, голос сиплый, но теория ему не нужна, и этот, играющий убийцу в черных перчатках… не нужна ему теория!''.
Актеры театра Фоменко, конечно, воспитаны русской школой, и роль актерских этюдов, безжалостно осмеянных Булгаковым, в спектакле велика, но интонации их музыкальны, а пластика порой эксцентрична, психологию героев они знают и исследуют, но не склонны к тому, чтобы''влезать в кожу действующего лица'', скорее, держат некоторую дистанцию между собой и персонажем, оценивают его слегка со стороны. Иными словами, этот театр не подражает жизни, он ее изображает, показывает. В нем есть место и переживанию, и представлению. За ''переживание'' отвечает Кирилл Пирогов-Максудов, все остальные существуют в его представлении, и актерами''представлены''. Для того, чтобы показать, как старейшины Независимого театра начинают зависеть от воли писателя Максудова и занимают место на страницах его сочинения, довольно изобразить их безвольными куклами, которых он (при содействии своего Вергилия, артиста Бомбардова в исполнении Никиты Тюнина)- ближе к финалу — рассаживает и расставляет по собственному разумению. Это объемный образ: ведь сами''основоположники'' тоже приложили немало стараний, чтобы превратить театр в музей восковых фигур.
Для того, чтобы понять всю степень неустроенности и одиночества Максудова, довольно того, что в его комнатенке нет никаких кремовых штор и абажуров, а есть только электрическая лампочка, с которой — с ней одной — он привык доверительно разговаривать. Отношение секретаря Аристарха Платоновича к своему боссу описывается одним действием: Торопецкая Галины Тюниной крестится на его изображение. 
Теперь в моде, так называемое, интеллектуальное искусство. Интеллектуальная поэзия — это когда голову сломаешь, пробуя понять, о чем написано стихотворение, может, даже и разберешься, но самого стихотворения на память не выучишь ни за что и никогда, да и потребности такой не испытаешь. Интеллектуальное ИЗО: смысл изображения или инсталляции откроется тебе только по прочтении подписи (будто это карикатура, нуждающаяся в подобных сопровождениях). Интеллектуальный театр — когда решаешь бесконечные шарады или мобилизуешь все теоретические знания для того, чтобы уразуметь, что вообще происходит на сцене). И во всех этих случаях не чувствуешь ничего, кроме уважения к себе: ведь хватило же интеллекта на это''искусство''.
Читаем признание молодого режиссера:''эмоция блокирует мозг, и, чувствуя (особенно чувствуя остро), человек не способен думать, рассуждать и анализировать''. Возможно, в жизни оно и так, но в театре — иначе. Здесь человек рассуждает и анализирует тогда, когда чувствует. Булгаков испытывал наслаждение, когда талантливые артисты играли понятные, смешные и сердечные истории. Ему нравился чувственный театр, как и Петру Наумовичу Фоменко, как и мне.


Последние статьи о театре

Другие статьи: 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 | 67 | 68 | 69 | 70 | 71 | 72 | 73 | 74 | 75 | 76 | 77 | 78


© 1996—2024 Московский театр
«Мастерская П. Фоменко»
fomenko@theatre.ru
Касса: (+7 499) 249-19-21 (с 12:00 до 21:00, без перерыва)
Справки о наличии билетов: (+7 499) 249-17-40 (с 12:00 до 20:00 по будням)
Факс: (+7 495) 645-33-13
Адрес театра: 121165 Москва, Кутузовский проспект, 30/32
Rambler's Top100