Ирина Корнеева
«Время МН», 20.09.2001

Время Ю

Сегодня во МХАТе им. Чехова премьера спектакля Евгения Каменьковича по пьесе Ольги Мухиной «Ю». Пьесе настолько нетривиальной для мировой драматургии вообще и Художественного театра в частности, что накануне мы решили обратиться с несколькими проясняющими вопросами к режиссеру.

— Первое впечатление от прочтения «Ю» — странная, загадочная пьеса. Вы можете охарактеризовать ее одним словом?

— Двумя. Для меня Ольга Мухина — это солнце, а ее пьесы — глоток чистого воздуха. Они очень воздушны. А легкость всегда тяжело делать в темноте. Поэтому всегда возникают проблемы с репетированием. У нас, слава Богу, их не было. Мы очень быстро поймали атмосферу. Никакие традиционные ходы не действуют. Мне всеми своими спектаклями хочется дирижировать, но этим особенно.

— Почему вы во второй раз взялись за пьесу после постановки «Ю» в ГИТИСе на курсе «фоменок»?

— У нас была читка пьесы «Ю» в Любимовке, в том зале, в котором якобы Станиславский репетировал «Чайку». Театральное постижение Мухиной мне доставило такую радость, что мне очень захотелось поделиться ею с как можно большим количеством людей.

— Мхатовский спектакль сильно отличается от гитисовского?

— Тот спектакль мы ставили быстро и просто, а я вообще себя чувствовал Станиславским — в том плане, что сделал его на свои деньги и этим очень гордился. Он был незатейливый, но было приятно какие-то мелочи вытаскивать из своего кармана. Там играли очень хорошие ребята, все одного возраста, и поэтому была особая легкость и прелесть.

— А здесь что же — тяжелая артиллерия?

— Нет, но согласитесь, большая разница, когда играют 60-летние, 40-летние и 20-летние. Если бы еще появились 80-летние, совсем было бы замечательно. В первом спектакле какие-то вещи с наскока получились, а здесь мы долго выдумывали форму. Во МХАТе спектакль гораздо глубже. Хотя, может быть, и не надо глубже в Мухиной — это тоже большой вопрос…

— Вы говорили, что рядом со студентами вам кажется, что вам сто лет, а рядом с актерами МХАТа на сколько лет себя ощущаете?

— С некоторыми мне по-прежнему сто лет, а с некоторыми — двадцать. Есть такие актеры, у которых не грех учиться. И это необязательно возрастное. Я не должен, наверное, никого из команды выделять, но Евгения Добровольская, на мой взгляд, — очень мудрый человек. Я хотел бы, чтобы она преподавала в ГИТИСе. 

— Нарисуйте портрет драматурга.

— Оля похожа на свои пьесы. Красивая поэтическая женщина. Очень духовный человек и очень чистый. Я висел над ней и ждал пьесу «Ю», и когда она наконец ее закончила, распечатала и передавала мне в метро, она заливалась горючими слезами, потому что компьютерщик, набиравший текст и картинки, как-то обидел ее пьесу, что-то про нее не то сказал. Она так прижимала пьесу к груди, у меня было ощущение, что это ее ребенок. Она очень трепетно к словам относится, очень переживает, когда некоторые актеры текст переставляют. У нее нет такой фанаберии, как бывает у авторов, но для нее, как для поэта, важен порядок слов.

— Как вы преодолевали бессюжетность ее пьесы, или для вас это не было проблемой?

— Я знаю, что многие люди все, что здесь происходит, воспринимают как сплошной поток сознания. Но я честно стараюсь, чтобы это кто-нибудь, кроме нас, понимал.

— О чем пьеса?

— Есть семья, род, который ушел в консервную банку, спрятался. Люди живут в странном мире, где нет телевизоров, телефонов, нет разговоров практически ни о каких реалиях жизни. Сложно определить, когда это происходит: могло и в 30-е, и в 70-е годы — когда хотите. Время как бы проходит мимо них. Они от него специально спрятались, и коллизия в том, что в их жизнь врывается герой, для меня — тот же Чацкий, и важно: люди хотят и дальше так же не слышать время и жить в своем или они как-то это время принимают в расчет. По нашей истории у них ничего не меняется, они так и остаются в своем узком кругу, а герои идут дальше. Тем людям, которые спрятались, я хотел бы объясниться в любви, и в то же время мне их очень жалко. Потому что очень много знакомых моего поколения в телегу с громким названием «современность» не успели вскочить. Возможно, это поступок. В конце концов, если Обломов ничего не делает, может, это и здорово? Но как-то мне тревожно за их будущее. Поэтому финал грустный.

— Для вас лично приемлем такой обособленный способ существования?

— Мне кажется, что люди театра так живут давно. Это некий выдуманный мир, он самодостаточен, но он не имеет никакого отношения к реальной жизни.

Последние статьи о театре

• Молодая кровь, Григорий Заславский, «Русский журнал», 26.09.2001
  
• Разбиваются сердца под воздействием винца, Марина Райкина, «Московский комсомолец», 25.09.2001
  
• Из жизни шпрот, Алексей Филиппов, «Известия», 24.09.2001
  
• Время Ю, Ирина Корнеева, «Время МН», 20.09.2001
  
• Я — комедиант. Ничтожная роль?, Наталия Каминская, «Культура», 13.09.2001
  
• Семейное несчастие, Павел Руднев, «Дом Актера», 09.2001
  
• «Война и мир. Начало романа. Сцены» (по роману Л. Толстого), Елена Ковальская, «Афиша», 27.08.2001
  
• Галина Тюнина, «Афиша», 9.07.2001
  
• Бабье царство по-ирландски, Марина Мурзина, «Аргументы и факты, № 24», 07.2001
  
• Пять сестер и один ребенок, Саша Канноне, «Московские новости», 07.2001
  
• Женщины Педаяса, Елена Ковальская, «Афиша», 25.06.2001
  
• Дансинг в пустыне, Екатерина Васенина, «Новая газета», 25.06.2001
  
• Сегодня праздник у девчат, сегодня будут танцы, Игорь Вирабов, «Комсомольская правда», 8.06.2001
  
• «Танцы на празднике урожая», Маша Иванова, «Итоги», 5.06.2001
  
• Между Пиусом и Лунасом, Глеб Ситковский, «Вечерний клуб», 1.06.2001
  
• Сестер стало пять, Олег Зинцов, «Ведомости», 1.06.2001
  
• Тоскливый праздник, Елена Губайдуллина, «Независимая газета», 1.06.2001
  
• Чужие на «празднике урожая», Ирина Леонидова, «Культура», 31.05.2001
  
• Мастерская без мастера, Роман Должанский, «Коммерсант», 31.05.2001
  
• Танцующие на свету, Мария Седых, «Общая газета», 31.05.2001