Дина Годер
«Русский журнал», 27.01.2004

Фокус делать не из чего

«Когда я умирала». Театр-студия п/р О. Табакова. Режиссер Миндаугас Карбаускис

Кажется, к концу января театральная жизнь начинает налаживаться. А то остается почти пустой табличка «лучшие десять спектаклей сезона». Нечего туда вписывать: от большинства премьер просто тоска берет. Бывают же такие неурожайные годы. Вот теперь фолкнеровский спектакль из Табакерки туда можно вписать.

Вообще-то, в театре Фолкнера совсем не ставят. И правильно — он антитеатрален. Не то чтобы в его романах ничего не происходило, но все это как будто завалено камнями — слышен только невнятный тоскливый шум. Мечты, страхи, страсти, рассуждения о Боге — все превращается в сдавленные обрывки речи, бормотанье, родившееся под камнями и не умеющее выбраться наружу. Ставить это невозможно. Я в жизни видела только один спектакль по Фолкнеру — давным-давно Сергей Женовач поставил дипломный «Шум и ярость» на том, первом, знаменитом фоменковском курсе. Все нынешние звезды «Мастерской» там играли, да еще позвали нескольких младших из Щукинского училища. Надо сказать, это был отличный спектакль, но, кроме прочего, в нем была удивительная вещь, почти трюк: в первом действии актеры — безо всяких коротких штанишек, бантиков и глупого сюсюканья — играли маленьких детей. Что-то вдруг происходило с их пластикой, манерой говорить, реакциями — и они делались детьми: спорили, дулись друг на друга, вели свои смешные интриги, а потом так же вдруг — снова оказывались взрослыми.

В повести «Когда я умирала» ничего такого нет. Фокус делать не из чего. Это история о том, как умерла мать большого семейства Бандренов из знаменитой фолкнеровской Йокнапатофы, перед смертью взяв с мужа обещание похоронить ее не рядом, а в городе, около родных. И о том, как отец с четырьмя сыновьями и дочерью больше недели на повозке с гробом добирался до кладбища. Как попали в разлив реки и вылавливали утонувший гроб с телом из воды, а потом спасали его из горящего сарая, как отгоняли грифов, слетавшихся на запах гниющего мяса. Как старший сын-плотник сломал ногу и его везли до кладбища на крышке гроба, средний, которого все считали ненормальным, — стал поджигателем, младший иссверлил всю крышку гроба, чтобы мать дышала, и случайно просверлил ей лицо. Семнадцатилетняя дочь искала по аптекам лекарство, чтобы избавиться от беременности, а еще один средний, прижитый от священника, лентяй и ругатель, вытаскивал тело матери из воды и огня, как и чудилось ей перед смертью.

Повесть 1930-го года написана Фолкнером как чередование перебивающих друг друга монологов, сливающихся в тревожный гул, и Миндаугас Карбаускис, поставивший спектакль, сохранил эти сбивчивые, рваные и без конца повторяющиеся слова почти полностью. Поразительно, что семейством Бандренов — косноязычных, серых, будто присыпанных землей, — их замученных нищетой соседей, для которых и два доллара — большие деньги, и прочих убогих обитателей Йокнапатофы становятся именно актеры Табакерки. Те самые, которые в других спектаклях, казалось, почти до смерти залюблены зрителями и не могут, не красуясь, ни слова произнести, неожиданно притихли и сосредоточились. Не то чтобы проявили чудеса самоотречения, но сделали достаточно для того, чтобы одни зрители, не увидев знакомого «развеселья», ушли в антракте, а другие — замерли, насторожившись.

Мы увидели, что совсем молодой Карбаускис, ученик Фоменко, два с половиной года назад окончивший ГИТИС, оказался заворожен смертью. Под его взглядом вся классическая литература оказывается экзистенциальной драмой. Смерть была главным событием и существом его первого спектакля во МХАТе — гоголевских «Старосветских помещиков». В сущности, обожаемые всеми картины чревоугодия не имели для него значения. Главное началось в тот момент, когда худенькая Пульхерия Ивановна на цыпочках тихо ушла со сцены, а огромный толстяк Афанасий Иванович, простодушный и лукавый, как ребенок, замер, будто из него вытекла вся жизнь. Так в новом спектакле Карбаускиса врач, пришедший к умирающей Адди Бандрен, говорил: «Помню, в молодости я думал, что смерть — явление телесное; теперь я знаю, что она всего лишь функция сознания — сознания тех, кто переживает утрату. Нигилисты говорят, что она — конец; ретивые протестанты — что начало; на самом деле, она не больше, чем выезд одного жильца или семьи из города или дома». Про смерть Карбаускис ставил и «Долгий рождественский обед» Уайлдера — самый аскетичный спектакль Табакерки, где жизнь нескольких поколений представала нескончаемым семейным обедом в присутствии молчаливой женщины, которая по одному уводила героев в открытую дверь, откуда никто не возвращался.

В спектакле по Фолкнеру Карбаускис понял про смерть что-то новое. Она оказалась обыденной и нестрашной. Чем-то, что постоянно живет поблизости, как смерть животных и растений рядом с сельским жителем. «Моя мама стала рыбой, — говорит младший, — и уплыла». Кажется, жизнь отмучавшейся Адди продолжается, когда ее муж говорит детям: «Если она отойдет до того, как вернетесь, — ей будет обидно» — или: «Она захочет ехать (на кладбище) сразу». Бандрены с туповатым крестьянским упорством везут мать на кладбище, не ужасаясь несчастьям, а лишь чувствуя обязанность их преодолеть: таскают взад-вперед на руках ее то обгоревшее, то мокрое крошечное тельце. Худенькая бледная мама — Евдокия Германова — (о ней говорят: «маленькая под одеялом, как связка гнилых хворостинок»), обряженная в белую ночную рубашку и чепчик, со смешно привязанной к голове гробовой подушкой, тихо ходит меж детей, заглядывая им в глаза. И эта жалость мертвой к тем, кто остался жить — недалеким, нищим, предающим друг друга и все равно неразрывным, словно побеги одного корня, — самое щемящее и острое ощущение, которое остается после спектакля Карбаускиса. Этой жалости нет у Фолкнера, она родилась в театре, но ее тихий звук вливается в косноязычный и отчаянный гул повести «Когда я умирала».

Последние статьи о театре

• Легко ли быть мертвым?, «Итоги», 9.02.2004
  
• АЛЕКСЕЙ КРИКЛИВЫЙ: «ПОСЛЕ НАС НЕ ОСТАНЕТСЯ НИЧЕГО МАТЕРИАЛЬНОГО» ["Ю" Ольги Мухиной - начало работы нового руководителя театра "Глобус". Интервью], «Континент Сибирь (Новосибирск)», 30.01.2004
  
• Живые и мертвая, Мария Хализева, «Вечерний клуб», 29.01.2004
  
• В добрый последний путь!, Ирина Алпатова, «Культура», 29.01.2004
  
• Фокус делать не из чего, Дина Годер, «Русский журнал», 27.01.2004
  
• Протестанты в «Табакерке», Алена Карась, «Российская газета», 27.01.2004
  
• На кладбище и обратно, Марина Шимадина, «Коммерсантъ», 27.01.2004
  
• Дорога на кладбище, Александр Соколянский, «Время новостей», 27.01.2004
  
• Поджечь родную мать, Ольга Егошина, «Новые известия», 26.01.2004
  
• Смерть — понятие растяжимое, Марина Давыдова, «Известия», 26.01.2004
  
• Непоследняя жертва, Роман Должанский, «Коммерсант», 11.12.2003
  
• НЕОНОВОЕ «Ю», ИЛИ СПИЧКИ ДЕТЯМ И ИГРУШКИ [Премьера «Ю» Ольги Мухиной в новосибирском «Глобусе»: интервью с автором], «Честное слово (Новосибирск)», 22.10.2003
  
• ЗАГАДКИ НА БУКВУ Ю, «Коммерсантъ (Новосибирск)», 25.09.2003
  
• Сад кромешный, Марина Шимадина, «Коммерсантъ», 11.07.2003
  
• Вечерами в «Табакерке» озвучивают порнофильмы, Игорь Вирабов, «Комсомольская правда», 7.07.2003
  
• Шапочка в кризисе слова, Мария Львова, «Вечерний клуб», 3.07.2003
  
• Белый бычок в страшной шапочке, Ирина Алпатова, «Культура», 2.07.2003
  
• Порнокино: хор замученных детей, Елена Дьякова, «Новая газета», 2.07.2003
  
• Синхронное плавание, «Итоги», 1.07.2003
  
• Комедия без ошибок, Марина Давыдова, «Известия», 27.06.2003