Майя Карапетян
«Вечерняя Москва», 23.10.1996

«И всюду страсти роковые?»

Когда актеры — молодые, красивые и уставшие — выстроились вдоль авансцены на поклоны, так и хотелось выкрикнуть: «Автора!». Какая пьеса!.. Сколько ума, остроумия, сколько блеска в каждой фразе! Какие страсти, какие характеры! Грандиозная пьеса. И труднейшая. Актеры театра «Мастерская П. Фоменко» сделали, казалось, невозможное: практически без сокращений сыграли пятиактный «Месяц в деревне» И. С. Тургенева. Таинственную пьесу — такую, вроде бы, понятную, прозрачную при чтении и коварно ускользавшую при попытках воплощения, воссоздания во плоти, в досках и сукнах.
В середине прошлого века ее обвинили в несценичности, а потом на протяжении полутора столетий она дарила зрителям редкие, но незабываемые театральные впечатления. С Савиной в петербургской Александринке? Со Станиславским и Книппер в период расцвета МХТ. Никто лучше их не мог сыграть тургеневские «кружева» чувств, знаменитый его «подтекст», подготовивший драматургию Чехова?
Был и изысканный, с подлинной травой и живыми собаками спектакль в Польше? А два десятилетия назад — полный горечи и смятения спектакль Анатолия Эфроса с Ольгой Яковлевой? Пьеса в полной мере стала классической, давая каждому времени свой шанс прочтения. Пьеса, требующая не только душевной тонкости, но и недюжинного мастерства. Полуторастраничные монологи, бесконечные переливы чувств во всех их оттенках?
Режиссер Сергей Женовач искал трудный материал. Считая, что девять выпускников П. Н. Фоменко, ставших 4 года назад труппой самого привлекательного сегодня в Москве театра, уже миновали пору ученичества. Будучи когда-то одним из педагогов этих ребят и поставив один из первых спектаклей их театра «Владимир III степени», он искал возможность показать их в новом качестве.
С текстом «Месяца в деревне» они уехали на лето под Москву, в Любимовку, бывшее имение Станиславского. И там, в выстроенном когда-то павильоне, в изнурительной жаре нынешнего лета рождался тургеневский спектакль. Где действие происходит в жару. Летом. В богатом имении. Где страсти накалены до предела и ищут выхода.
Спектакль, целиком принадлежащий времени. Но и незримо связанный с прежними постановками. Впрочем, вполне зримо. В нарядных костюмах Алены Сидориной сквозит напоминание об изысканной красоте, созданной М. В. Добужинским на мхатовской сцене в 1909 году. А кружащиеся дорические колонны (сценография Владимира Максимова) словно выросли из кружащейся беседки эфросовского спектакля. Но откуда эта будоражащая оранжевость фона? Что-то как бы оголилось в тургеневской драме, исчез кружевной флер, все стало грубее, определеннее. Яростнее.
Например, в непривычном нешутовстве доктора Шпигельского (Карэн Бадалов). В прежних спектаклях этот персонаж и все связанное с ним служило неким облегченным фоном для главных героев. Подобно «низким» фарсовым сценам в трагедиях Шекспира. Хотя в пьесе — да и в новом спектакле — этот умный, ироничный, проницательный уездный доктор вносит некую отрезвляющую ноту в общее любовное безумие, охватившее благополучный дом Ислаевых.
И сам Ислаев (Юрий Степанов) из смешного обманутого мужа, каким играли его часто, превратился в неизбежного участника любовной драмы. Лишь в самом конце спектакля, в пятом тургеневском акте, мы видим «крупный план» степановского героя. И на небольшом пространстве текста актер в полной мере проживает муки помещика — интеллигента, слишком порядочного, чтобы ревновать, и слишком доброго, чтобы не страдать еще и от чужой боли. Он смешон в неумении вычислить соперника, но смех застревает в горле, когда слышишь его застенчивые признания в невозможности жить без жены, видишь его недоуменные глаза — глаза побитой собаки.
В этом спектакле у каждого персонажа — свое время для сольной партии. И неизвестно, кому труднее — Ксении Кутеповой в роли нелепой, жалкой и милой гувернантки, лишь в 4 акте получающей возможность продемонстрировать трогательную эквилибристику в почти бессловесной сцене предложения, или Рустэму Юскаеву, играющему друга дома Ракитина — самого многословного персонажа пьесы. Ему удается сквозь пуды текста пронести горечь неразделенной любви и не впасть в риторику. Труднейшая роль.
То ли дело юная воспитанница Верочка. Несколько сцен — но каких! Полина Кутепова блестяще использует щедрость драматурга, проходя со своей героиней путь от наивной девочки до раздавленной горем маленькой женщины, нашедшей отнюдь не благополучный выход из своего отчаяния. 
В начале было сказано о девяти актерах, называемых в Москве «фоменками». Позднее к ним прибавился десятый — успевший стать звездой Кирилл Пирогов. Сыгранный им в «Месяце» студент Беляев — главная причина любовной горячки, охватившей благородное семейство, — роль странная. О нем много говорят, а играть до 4 акта ему вроде бы нечего. А в четвертом и пятом надо оправдать вдруг налетевшее и на него безумие. А заодно оправдать и ту страсть, которую вызвал он в двух женщинах. И, думается, это получилось. Беляев стал конкретным юношей вместо не очень внятного прежде объекта любви.
Ведь автор видел в нем вполне определенный социальный тип (некую предтечу Базарова), едва ли актуальный сегодня. Хотя главный конфликт «Отцов и детей», написанных в тот же период недолгого революционного вдохновения Тургенева, что и «Месяц в деревне», — вражда умирающего аристократизма и отрицающей его деловитости — в спектакле прозвучал. И прозвучал как тоска Беляева, осознающего свое несовершенство. При этом в К. Пирогове есть изящество — да, не случайно так обезумела от любви Наталья Петровна.
Галина Тюнина после этой работы может, думается, браться за любую роль классического репертуара. После той четырехчасовой полумуки — полуинтриги, которую она прожила вместе со своей героиней. Растворившись в ней. Сумев создать непрерывную сложнейшую вязь из самых противоречивых чувств так, чтобы мы не заметили ни одного узелка. Ее Наталья Петровна поначалу не вызывает сострадания. Эгоистична, почти деспотична.
Сидя в зрительном зале, как-то невольно внутренне отстраняешься от нее. Но - странно — проходит несколько часов после спектакля, и вспоминаешь именно ее лицо — это на редкость выразительное лицо, надменное и умоляющее, жесткое и искаженное страданием. И все это как-то разом, непрерывно. Как и лучшие исполнительницы этой роли, она «плетет кружева» настроений и фраз, но кружева эти не белоснежные, а разноцветные, с преобладанием рыжего, красного, черного. (Может, это ее душевный пожар окрасил сцену в оранжевое?) И несмотря ни на что, становится жаль ее - благополучную, избалованную, нарядную, впервые полюбившую и не получившую выхода своему чувству, всех и себя истерзавшую. Какая трудная роль?
Замечаю, что говорю в основном об актерах. Наверное, потому, что режиссер в этом спектакле по-старинному «умер» в исполнителях. И кажется, что это все сделали они сами, как в эпоху «дорежиссерского» театра. А постановщик вспоминался лишь тогда, когда, облегчая зрителю восприятие длиннющих монологов, он выводил на сцену героев этих монологов, Вот они, те, о ком говорят Наталья Петровна или Ракитин, — безмолвные возникают на сцене, кружатся, мелькают меж колонн, ведут себя почти, как в реальной жизни? Какое-то коллективное помешательство. Материализовавшееся безумие. Шутки, миражи знойного летнего дня.
Пьеса «Месяц в деревне» при всей своей воздушности требует от зрителей напряжения, душевной работы. Мы привыкли бездумно воспринимать облегченные зрелища. Заглатывать их, не жуя. А тут, словно вопреки времени, в котором многое утратило цену, пьеса о любви. Только о любви. Неспешная, серьезная. Трудная пьеса. Но какая прекрасная. Какой накал страстей и какая культура чувств! Какая стихия любовного безумия и какая жертвенность, самоотреченность? И с сожалением признаешь, что сейчас так не умеют. Но вот молодые актеры сделали же это своим. Они уже, наверное, не смогут быть прежними, «дотургеневскими». Как и режиссер, который продолжит постижение этого удивительного драматурга в театре на Малой Бронной, где он приступает к постановке одноактных комедий Ивана Сергеевича Тургенева.
?Усталые, измученные, красивые вышли актеры на поклоны. Жаль, что нельзя было выкрикнуть: «Автора!».

Последние статьи о театре

• И всюду страсти роковые?, Татьяна Исканцева, «Куранты», 6.11.1996
  
• Архаичная рок-опера и современный XIX век, Дина Годер, «Итоги», 5.11.1996
  
• Пасторальный этюд о страсти, Елена Николаева, «Новое время», 4.11.1996
  
• «Дать волю?», «Экран и сцена, № 46», 11.1996
  
• Месяц в селе Степанчиково, Алла Иванова, «Век, № 44», 11.1996
  
• «Месяц в деревне» — новая работа Сергея Женовача, Алена Солнцева, «Огонек, № 44», 11.1996
  
• «Две женщины» нового времени, Нина Агишева, «Московские новости, № 44», 11.1996
  
• «Фоменки» в поисках истины и сцены, Ольга Фукс, «Вечерний клуб», 29.10.1996
  
• Без скидок, Алена Злобина, «Общая газета», 24.10.1996
  
• «И всюду страсти роковые?», Майя Карапетян, «Вечерняя Москва», 23.10.1996
  
• Тургеневские девушки вечны, потому что они верны, «Комсомольская правда», 22.10.1996
  
• Комедия здесь и сейчас, Ольга Горгома, «Сегодня», 18.10.1996
  
• Молодой месяц, Лариса Юсипова, «Коммерсант», 10.10.1996
  
• Дебют Ольги Мухиной, Джон Фридман, «“Moscow Times”», 26.07.1996
  
• Пространство людей и салатов, Екатерина Сальникова, «Московский наблюдатель, № 3-4», 04.1996
  
• Четырнадцать песен о странностях любви, Елена Губайдуллина, «Культура», 30.03.1996
  
• Двадцать пять пудов любви, Елена Кочетова, «Вечерняя Москва», 12.03.1996
  
• Шампанское, вальс и крушение судеб, Наталия Колесова, «Российские вести», 1.03.1996
  
• Человеческое сердце, Ирина Силина, «Экран и сцена, № 13», 03.1996
  
• Яблоневый сад, «Экран и сцена, № 13», 03.1996